Егор после того разговора даже не думал об отдыхе на дежурстве, но неприятности все же не избежал.
Прошло время. Одно из дежурств Платонова выпало на праздник. Пользуясь укороченным днем, зэки помылись в бане, поужинали и отдыхали в бараках. Все было тихо. Егор перед отбоем проверил, все ли на месте. Не приметил ничего подозрительного, а утром на перекличке не оказалось в строю одного мужика.
Зэки барака плечами пожимали, мол, не знаем, куда делся. Не видели, не слышали ничего. Все указали на Егора, сказав, что он перед отбоем заходил последним. Должен знать, куда человек делся.
— Ну, что ж, давайте собаку! Уж она покажет, где он,— побелел Платонов.
Охрана привела овчарку, надрессированную на поиск и погоню. Та обнюхала личные вещи и обувь пропавшего, пригнула морду к полу, но не взяла след. Лишь когда вывели за порог барака, взвизгнула и помчала к свалке за столовой. Там раскопала кучу мусора, под которой увидели зэка. Он едва дышал.
— Кто тебя уделал? — спросил Соколов, нагнувшись к самому лицу человека.
— Борис. Бадья его кликуха. Он гробил,— донеслось до слуха.
— За что?
— Бабки отнял, получку. Все до копейки...
— Быстро в больницу его! Бориса — ко мне! Кто нынче дежурил? Платонов? Через полчаса появитесь у меня! — потребовал, разогнувшись, и проследил, как охранники понесли в больницу зэка. Врачу сказал глухо,— все силы приложи, но спаси его!
Егор видел, как перекосило лицо начальника, увидевшего Бориса. Охрана гнала того прикладами от самого барака.
Платонов съежился, приметив громадные кулаки Соколова. Лицо его побурело, а глаза из синих стали серыми.
— Куда «бабки» занычил? Колись живо! — рявкнул так, что Борис присел.
— Он мне долг не отдавал,— ответил тот глухо.
— Сейчас проценты получишь! — пообещал Соколов и позвал дюжих охранников в кабинет.
Егор сжался в комок. Ему так захотелось домой, к себе на диван или на кухню к женщинам, где все его понимали, уважали и жалели.
Он вернулся в кабинет. Понимал, что уйти с работы теперь, просто невозможно. Все сотрудники поднимут на смех. Егор стал просматривать почту, но не смог сосредоточиться ни на одном письме. На душе тоскливо и тревожно.
— Платонов! К начальнику! — слышит за спиной.
Человек побрел, понурив голову.
В кабинете Соколова никого. Лишь полная пепельница окурков перед начальником. Александр Иванович глянул на Егора исподлобья.
— Потеряли мужика. Умер человек. В том и Ваша вина имеется, не досмотрели... Обидно. А вот Борис еще десяток таких переживет. Ну, добавят ему срок на выездном суде. Так и что? Этим тюрьма — мать родная, не станет переживать. Он на воле больше месяца никогда не жил. А покойник путевым человеком был.
— Чего ж в зону попал? Да еще в нашу?— не поверил Егор.
— За самосуд. Тестя убил. Не без причины. Тот в войну полицаем был. Тут на Сахалине от правосудия спрятался. А среди вербованных нашлись те, кто опознал его. Так тот тесть за ружье схватился ночью, решил всю семью извести, пока они властям не донесли. А Степан его за руку: «Стой! Что задумал?» «Брысь с пути, щенок! Сам разберусь. И не таких гробил. Этих и подавно уложу». Оттолкнул зятя, да тот на плечах повис, не дал выйти из дома. Время уже за полночь. А ну ввалится такой к беззащитной бабе с пятью детьми, что натворит? Ну, и сцепились в коридоре, в темноте. Тесть Степку живого измесил в котлету, но зять не выпустил, вырвал ружье и пальнул в тестя в упор. Тот на месте кончился. Весь коридор брызгами заляпал. Ну, а Степку теща сдала. Привела милицию. Никто не стал вникать в причину, зациклились на факте. А тут жена подсказала, что и ее обижал, пускал в ход кулаки. Уже дважды судили его за драки, теперь и вовсе убийцей стал. Так-то и влепили ему десять лет. Никто за Степу не вступился. Адвокат в процессе слабым оказался, не сумел защитить. А он, попав в зону, весь заработок семье отправлял, детям. Их у него трое. Как теперь жить станут? Жена, судя по всему, баба глупая,— глянул Соколов на Егора и оборвал себя,— впрочем, зачем я это Вам рассказываю? Случившееся уже не исправить.
— Я проверял, обходил бараки. Все было тихо, даже намека на драку не заметил,— оправдывался Платонов.