Вадим побаивался Романа, поэтому всегда его слушал с улыбкой, которую умел строить при необходимости. Улыбка эта значила "Я пушистый белый зайчик, я твой раб и слуга, я слушаю тебя так внимательно, как не слушает родная мать." Благодаря этой улыбке Вадим добился доверия простодушного огромного начальника, и тот быстро увидел в молодом художнике родную душу.
Вадим уже был в двухстах метрах от бара, где начальник Роман уже заканчивал первый широкий бокал светлого пенного пива, когда взглядом Вадим поймал некий силуэт. Он пролетел ещё метра четыре прежде чем остановился и посмотрел ещё раз в ту сторону, что привлекла его внимание. Это был большой баннер с приторной рекламой нового гаджета «ультратонкий, ультрабелый, ультра... бла-бла-бла». Рядом с телефоном в полуобороте стояла девушка, которая и попала в поле зрение Вадима. Она была необыкновенной. Хрупкие тонкие косточки просвечивали сквозь розоватую кожу, молочные волосы и брови, несколько плоский нос и близко посаженные глаза делали её похожей на оленя. Вадим долго и пристально рассматривал девушку альбиноса и сердце его бешено колотилось. Он двинулся в сторону бара с трудом, тяжело отрывая ноги от поверхности, сердце билось о рёбра, причиняя ощутимую боль. Напряжение, о котором он и думать забыл в последний месяц, навалилось на него, придавив к земле. Он еле добрёл до бара, весь вечер вяло выслушивая россказни Романа и скабрезные шуточки. В голове крутилась только одна мысль. Он должен найти её, и это факт.
Глава 4 Охотник и охота.
Вадим был не в духе уже несколько недель. Он пытался искать сам, но безрезультатно. Интернет, журналы, справочники, без толку. Всё свободное время, только лишь заступая за порог мастерской, он, точно ищейка, бросался по следу, но найти не мог. Ему казалось, вот он, близко, но неуловимый, тонкий эфир возможности, необходимой вероятности утекал сквозь пальцы.
Роман прохаживался мимо Вадима и смеялся своим громким басом, лязгая ложкой по белоснежной кружке с крепким кофе без молока и сахара. Ежедневно, три раза в день, мастерскую обдавал крепкий, манящий аромат кофе. В мастерской никому, кроме непосредственно начальника, главного специалиста, не разрешалось пить, а тем более есть, не дай бог оставишь жирное пятно на уникальном полотне, или запах въестся в старое масло и лаки. Но Роман Степанович всегда, три раза в день, выносил свою большую кружку, которую сжимал в огромной лапище и обходил коллег кругом, зорко наблюдая, как те корпят над драгоценными картинами, фресками и горшками.
Мастерская была приличная, около сорока метров. Она была не одна такая в музее, но именно эта считалась самой важной, здесь реставрировали или делали копии только с самых «высокоранговых», как говорил с ухмылкой сам Роман Степанович, предметов искусства.
Длинные тяжёлые столы, полки с синими и коричневыми переплётами старых альбомов и справочников стояли вдоль стен, усыпанных, точно трофеями охотника коллекционера, разнообразными, подвешенными на крючках и гвоздях инструментами. Кисти всех калибров и материалов, скальпели, лезвия, посребки и многое другое сверкало в раскрытых бархатных футлярах, рядом с вереницами баночек и бутылей с растворами.
Больше всего мастерская походила на диковинную операционную, или лабораторию средневековых алхимиков. Реставраторы-художники ходили туда-сюда в поношенных серо-белых халатиках, в очках с подсвечивающими фонариками или лупах, крепящихся на обруче, который высоко сидел на голове, словно чёрный нимб. Руки работников с засохшими корочками масла, с мелкими трещинками и пересушенными заусенцами, пахнущие всевозможными химическими соединениями, покрытые мозолями на краях фаланг, казались Вадиму живыми, отдельными существами. С ними ему было приятно вести беседу. Он часто засматривался, как эти пальцы держат карандаши, на особый, будто бы старческий манер, зажав между указательным и средним. Как они линуют холст для переноса копии с оригинала и дальнейшего нанесения подмалёвка. Как взмахивают широкой кистью, или аккуратно, почти неподвижно, наносят мазки - финальные аккорды света. Как в луче фонарика они подрагивают от собственного пульса, пока держат пинцет, или срезают скальпелем крупицы векового слоя масла.
Сзади Вадима трудился Петрок. Петрок был совсем молодой, ещё студент, вечно заспанный и зеленоватый от постоянного курева. Он сидел за компьютером, рассматривая очень старый хренового качества чёрно-белый рентген Венеры, покрытый бесконечными полосами брака и артефактов. Весельчак Роман, по своему обычаю, решил поиздеваться над студентиком, дав ему сложное задание уровня среднего специалиста. Найди, мол, на рентгене все сколы и трещины, разметь их в таблицу и передай на проверку, да смотри не перепутай, где трещина, а где брак снимка, не то отчислю! Петрок сидел уже вторые сутки и едва дышал от усталости и ужаса, не понимая, что это розыгрыш.