Когда Даша говорила «папенька сказал то… папенька не разрешил это...» это означало, что маменька руководит процессом устами отца, мрачно и строго вырастая за его плечом. Папенька, точно истоптанный коврик или изношенный чехол от человека давно не проявлял никакого интереса к делам семьи. В будни он старался максимально долго задержаться на работе, на своей кафедре филологии, а по субботам он уезжал с коллегами по работе на рыбалку, где напивался до беспамятства, лежал на влажной траве озёрного берега и сладко улыбался. В воскресение утром он трезвел, собирал пустые снасти в сумку и трясся в электричке обратно домой грязный, но умиротворенный. И так повторялось каждую неделю. Фросенька же, ещё полный надежд, постоянно пытался переехать с Дашей от родителей в съёмную комнату. Даша вроде бы поддавалась, но маменька начинала причитать, угрожать разрывом сердца и больными коленями. Потом она ещё неделю активно закармливала домочадцев четырьмя блюдами, вместо трёх с любимым Дашиным десертом - лимонным пудингом и приговаривала:
- Вот, Дашенька, кто же тебе будет десерты такие готовить? Твой Фроська? Да он и вилку еле держит, погляди на него. Рано тебе ещё переезжать. А вдруг детки пойдут? Внучки. Неужели ты лишишь маму внучков потискать? Не переезжай, даже не думай! - и Даша соглашалась с маменькой.
В конце концов перспектива воспитывать маленького ребёнка без маминой поддержки пугала Дашу. Она только и умела, что преподавать английский для средних классов и на пианино играть.
- Ну так ты пойдёшь со мной, Валёк!? – спросила в сотый раз подруга, пока Валя качала головой, стараясь отодвинуть трубку подальше от уха.
- А что Федя? – спросила Валя.
- Какой Федя? – запнулась Даша – А! Фросенька? Фросенька не может, у него сутки же. Сегодня до завтрашнего вечера, а потом опять дрыхнуть будет лентяй еще полдня. Я не выдержу столько ждать, Валёк! –
- Ладно-ладно, - вздохнула Валёк – Во сколько встречаемся? –
Они решили встретиться в 15.00, так как это было открытие выставки, первый день, народу должно было навалить прилично, и с утра идти – самоубийство. А вот после 14.00 и до 18.00 должен быть промежуток, когда первая волна посетителей из студентов схлынет, а вторая, тех, кто работает, только-только будет подходить. Картин на выставке будет немного, всего три зала, так что за час, полтора они всё успеют посмотреть. Даша очень хотела увидеть самого художника, некоего Дмитрия Весельнова. Она всю дорогу до галереи тараторила о нём. Известный и в Париже, и в Амстердаме, постмодернист, неофит. Использует удивительный авторский приём – смешивает пастель в кашу, вместе с какими-то ещё ингредиентами, а затем наносит её в стиле масляной живописи, широкими яркими мазками. Что-то на стыке всего и сразу. И вот теперь, он открыл новую свою выставку, где, как говорят критики, будут не только его лучшие старые работы, но и абсолютно новые. Выставку художник назвал «Хитросплетения кармы» и обещал добавить туда один иммерсионный зал, где в полной темноте каждый посетитель может оставить на большой стене следы его авторской краски. «Краска будет олицетворять действие, а след её на стене, который участник оставляет в полной темноте, будет означать то противодействие кармы, которое неподвластно человеческому пониманию, но неизбежно рисует картину всей человеческой истории, – процитировала Даша с экрана телефона отрывок статьи – В конце первого выставочного дня, ровно в 20.00 свет в иммерсионном зале будет зажжён и перед зрителями возникнет большое полотно, которое, как сказал автор «создаст, словно паутину, рисунок хитросплетения кармы.»
- Ой! – восхищенно воскликнула Даша – Слышишь, Валёк, как здорово!? -
Валя слушала вполуха, рассматривая прохожих. В центре города люди разительно отличались от тех, что были в спальных районах. Будто бы город населяло несколько видов людей.
Когда она двигалась в метро вверх к центру, вагоны были переполнены людьми с серыми, усталыми лицами, одетые сплошь в чёрное или темно-синее, с плотными шапочками на головах. Но чем ближе подъезжали к центру, тем больше становилось молодёжи, цветных курток и аляпистых платьев, ботинок ярких жёлтых, красных и оранжевых цветов. Даже лица людей наполнялись особой живостью и в глазах блестело ощущение свободы, движения жизни. Девушки становились всё ухоженнее и запахи ароматнее. Когда же метро шло обратно, происходил обратный процесс, публика редела и мрачнела, до самой окраины добирались самые потёртые и чёрные куртки, и самые смурные лица.