Художник быстрыми штрихами наметил шрамы, которые хотел оставить. Сюжет картины чем-то напоминал Венеру, стоящую на воде. Перламутр раковины тоже был кстати, и Вадим нанёс очертания за спиной Вали. В отличие от других картин Валентину он хотел изобразить обнажённой, открытой, ранимой. Такой, какая она и была. Он снова усмехнулся своим мыслям.
- Ты очень особенная, Валя – произнёс убийца с нежностью. – С тобой мне пришлось повозиться. Тебя не получилось затащить в машину, ты отказалась сделать портрет, что меня очень удивило, признаюсь честно. Такая осторожная, как дикий зверёк. – Вадим отложил инструменты и отошёл на шаг назад, чтобы рассмотреть весь масштаб изображения, всё ли он учёл, ничего не пропустил?
- Я думал напоить тебя снотворным в кафе, но потом понял, что там слишком много свидетелей, вдруг снотворное подействует раньше положенного времени? Тебя невозможно приручить, Валентина. – он подошел к девушке и страстно поцеловал её, укусив за губы, которые сразу же брызнули кровью.
- Уйди! Уйди от меня! – закричала Валя, пытаясь вырваться из своих оков, она боднула Вадима в лицо и зарыдала громко, тоскливо.
- Можешь плакать сколько влезет. – улыбнулся Вадим. – тут только гаражи и охранники, которые сидят в метрах пятиста отсюда на кпп. Кричи! Кричи, Валя! Сколько хочешь кричи. – он махнул рукой и стал пританцовывать под её рыдания, словно это была музыка. Валя рыдала взахлёб, во всю душу, слёзы перемешивались с кровью на лице, превращаясь в сплошное розовое месиво.
- Настроение у меня сегодня просто волшебное! – сказал Вадим, отвернувшись от плачущей голой девушки, она повисла на своих руках подогнув колени, стоять уже не было сил.
Вадим пошел в сторону выхода, затем остановился у двери и произнёс, не оборачиваясь:
- Сгоняю за бутылкой вина, у нас сегодня будет романтический ужин при свечах. Этот день стоит отметить! – и, смеясь, вышел из гаража, плотно закрыв железную тяжёлую дверь. Ещё через минуту его машина загудела и уехала в пустоту.
Валя поревела минуты две-три, а потом даже тоска и боль пропали. Внутри стало совершенно пусто, она поднялась на носочки, разминая ноги и снова посмотрела на свои запястья.
Неужели это всё? Конец, смерть, забвение. Причём такой мерзкий конец, такая кошмарная смерть. И ведь он не отстанет от неё, он будет издеваться над ней, насиловать её, а потом задушит, как тех девушек, и отвезёт в лес? Валя с грустью посмотрела на грязную лопату в углу, как на старую знакомую. Валя закрыла глаза. Неужели это всё, что досталось ей в жизни? Бесконечная боль, обида, падения и обзывательства в школе? Один с половиной неудачных романа с мужчинами, которые никогда не давали ей настоящих чувств? Неужели ей было суждено только и делать, что менять пелёнки на своих кровоточащих ранах?!
Валя зажмурилась и закричала от досады. Была бы она хоть обычным человеком, без этой дурацкой болезни! Из-за которой страдали все, кого она любила.
Из-за её болезни от неё открещивался Серёжа Одинцов.
Из-за её болезни страдала мама, которая так и не нашла возможности и времени обустроить свою личную жизнь.
Из-за её болезни от неё ушёл папа….
Валя стряхнула накатившую слезу. Будто что-то вспомнила, что-то важное. Тот самый день, когда они с папой гуляли в парке. Одна деталь, маленькое колёсико в сложном часовом механизме встало на место. И механизм со скрипом заработал. Этого невозможно, но всё-таки.
Валя дёрнула руками, которые уже почти не чувствовала и тут же вскрикнула от боли, наручники провернулись на порезанной коже почти до кости. Валя стала медленно вращать кистями, рассматривая их. На правой руке рана была циркулярной, идеальный контур несколько раз повторённый металлическими зазубринами, которые работали в случае Вали, как пила.
На левом запястья, сзади, кожа была цела. Валя прислонила руку к стене, уперевшись тыльной стороной ладони в неё и стала резать кожу. Было ли это больно? Да! Невыносимо. Валя всё пилила, попутно проверяя правую руку. Она поддёрнула наручниками край кожи и потянула правую руку вниз. Нет! Это обжигающая боль, будто с тебя… Будто сдирают кожу, как бы это смешно не звучало.
Но Валя продолжила рвать, вертеть, поддевать и тянуть. Минуты тянулись. С лица градом катился пот. Надо было торопиться, ведь раны могли опухнуть и тогда плоть встанет в ободке наручника намертво. Как же это было трудно и долго! В детстве кожа слетела так легко, просто от рывка, а сейчас, с годами, она стала всё-таки плотнее. Валя выла, сжав челюсти, в рот заливалась кровь и слёзы. Но вот уже с обоих запястий она стянула кожу почти до половины ладоней! И эти кровавые ладони торчали снаружи наручников. Оставалось только сложить пальцы вместе, и рвануть. Просто рвануть.