- Но это же только картины. - ответила ему Марианна, ставя перед сыном стакан с соком. Вадим принялся жадно его глотать, следя глазами за матерью, за её ртом. Он часто смотрел при разговоре на рот, а в глаза смотрел, только если злился или собирался сказать что-то неприятное. Этот его взгляд в рот раздражал Марианну, но никто больше не обращал на это внимание, и она постепенно привыкла.
Сын часто говорил ей неприятные и обидные вещи. В три года, когда сын впервые крикнул ей, что она страшная дура, она неловко засмеялась, но потом высказала ему, что ей неприятно, и сын с обидой надул губы. Спустя несколько лет сын стал изощрённее в словах и поступках. Он мог задать ей вопрос про своих динозавров или ещё о чём-то, что вычитал из энциклопедий, а потом, выслушав неправильный ответ, взять её за руку, отвести к книге и, победно хихикая, показать пальцем в абзац с правильным ответом, при этом произнося "Удивительно, что ты взрослая женщина не знаешь таких простых вещей. Дура, дурочка, дурашка! Что там у тебя в мозгах? Сахарная вата!". И Марианна краснела, она сама не знала отчего, но сын мог легко влиять на неё, обводить вокруг пальца и заставлять стыдиться.
Она догадывалась, что скорее всего у её сына проблемы с восприятием чужих эмоций, даже водила его к дорогому психологу, работающему по системе гештальта, но толку не было. Вадиму было просто неинтересно работать с психологом. Один раз, а это случилось буквально за два месяца до этого разговора, Вадим специально громко рыгал на приёме. Она рыгнул десять раз за час! Он так напрягался, что его, в конце концов, стошнило на синий ковёр в кабинете. После этого психолог попросил больше к нему не приходить и злобно проговорил Марианне, что её сына надо показать психиатру, а не психологу. Марианна только пожала плечами, ничего страшного она не видела. Да, у Вадима высокий интеллект, вредный характер, невыносимо колкий язык, но что же здесь криминального? Мальчику всего десять лет!
- Но это же только картины - ответила сыну Марианна, - в них мало настоящего, живого, понимаешь? Настоящие люди не такие красивые, не такие ровные и чистые, как там. Это же всего лишь фантазия автора. А в жизни тебе придётся общаться с людьми, живыми, сложными и не всегда красивыми. - Марианна погладила руку сына, и он быстро спрятал её под стол.
- Ну и тогда нафиг их! - выпалил он. - Нафиг всех живых людей! Они все уроды. Буду художником! Вот так. Буду рисовать и видеть только красоту! И не нужны мне будут эти люди с их противными рожами. -
Марианна только тихо рассмеялась, когда Вадим ушёл в свою комнату. Стать художником из-за ненависти к людям - это казалось ей смешным, но философским. У Марианны была склонность искать символы и тайные смыслы в происходящем. Часто она видела такой смысл и в словах сына, окрашивая их краской мудрости, особой развитости не по годам, тогда как посторонний человек счёл бы такое поведение за поведение избалованного засранца. Здесь бы Марианна жарко принялась спорить.
Забавно, но не смотря на убеждение Марианны, что сын и забудет про своё обещание стать художником, она была приятно удивлена, когда Вадим потребовал на свой день рождения мольберт, мастихины и холсты с красками. Виктор купил любимому сыну сразу несколько десятков полотен разного размера и формы, масляные и акриловые краски, а также штук двадцать кистей от синтетических до беличьих, даже взял три огромные строительные кисти и банку лака.
Вечерами Вадим выходил на балкон, гордо устанавливал там мольберт и малевал на холсте, размашистыми движениями. Краска брызгала на стены и пол, шлёпалась жирными кусками на подставку мольберта. Виктор в такие вечера заваривал себе кружку крепкого кофе, садился в кресло и смотрел на напряженную спину сына.
- Смотри - улыбался он жене - Маленький Ван Гог ! – с гордостью в голосе говорил Виктор, с тягучим прихлёбыванием выпивая кофе. Марианна растерянно кивала мужу.
Вадим учился рисовать много лет, прежде чем добился совершенства. Сначала частные уроки, видео на ютубе, подробные срисовки и лёгкие быстрые пейзажи за три шага. Затем он пошел в художественную школу, а после неё с первой же попытки попал в престижный колледж, а после и в институт, в самом центре города. Здание художественного института, украшенное старинной лепниной, располагалось на маленькой узкой улочке, между станцией метро и главной площадью. Это было любимое место Вадима. Маленький тихий, набитый зеленью дворик со скамейками, задумчивый белый памятник в центре и само здание обрамляющее дворик в свои объятия. Два этажа, каменные толстые стены, скрипучий древний пол, чопорные сухие преподаватели, не тратившие время на ласку и похвалу. Запах керосина, угля и лака в мастерских, скрип багета, когда на него натягивают холст. И бесконечные перерисовки, чертежи, экзамены, тусклые серые линии карандаша, отсвечивающие металлом на свету. Как же Вадим обожал всё это. Правки, замечания, тестовые и домашние задания. То, от чего все другие студенты выли и комкали ватман, Вадим принимал всем сердцем, радуясь и трепеща.