Он устроил мне экскурсию по землям и постройкам, относящимся к замку, живописные руины которого высились над городом, и рассказал его историю. Благодарный за столь нейтральную тему, я кивал и улыбался, но, охваченный волнением, ничего не слышал и считал минуты, которые потребуются Камилле на отправку телеграммы, а сыну почтмейстера — на ее доставку. Проще всего было молчать: с каждым произнесенным словом я казался себе все более и более фальшивым. Но даже тишина была лживой: Эрик воспринимал ее как безмолвное общение, а я — как краткие передышки от мучительных потуг вести себя нежно.
Вернувшись, мы обнаружили Луизу в сильнейшей печали. Она встретила нас у входной двери и повела в гостиную. Там, взяв мои руки в свои, попросила сесть:
— У меня для вас плохие новости, дорогой мой Джеймс.
Я изобразил на лице подобающее случаю беспокойство.
— Леопольд умирает, — произнесла Луиза заботливо. — Очевидно, ему недолго осталось. — И с бесконечной нежностью она заглянула в мои глаза. — Ваша мама только что прислала телеграмму. Она считает, что вам следует немедленно вернуться в Англию.
Тут до меня дошло, что Леопольд — это принадлежащий Камилле кинг-чарльз-спаниель. Пытаясь не улыбнуться абсурдности ситуации, я отвернулся от Луизы.
— Ну, ну, — сказала мама Эрика, кладя мне руку на плечо. — Мужайтесь.
— Пойду соберу вещи, — хрипло ответил я.
— Конечно. Эрик отвезет вас на станцию.
И я с легким сердцем отправился наверх паковать багаж.
21
Если б только значимые события не цеплялись за пустяки. Если б только я не забыл свою скрипку в Вожираре. Если б только… Быть может, со временем страсть Эрика остыла бы. А доверие ко мне Эллы укрепилось. И всем нам стало бы легче. Кто знает?..
Но я забыл свою скрипку в Вожираре. А посему в тот день, когда Эрик отправился на почту звонить моим родителям, чтобы узнать, высылать ее им или нет, они сообщили ему, что у нашей семьи нет знакомых по имени Леопольд и что им ничего не известно о моих планах приехать домой до Рождества.
Не имея ни малейшего представления о том, как скоро поток событий захлестнет меня, я совершил короткое путешествие на поезде от дома Эрика до имения Эллы, забившись в угол пустого вагона. Все это время я пытался избавиться от жутких воспоминаний о прошедших двух днях и поздравлял себя с тем, что так легко удалось отделаться. Пока мимо окна проплывали унылые поля, я с наслаждением представлял, как всего через несколько часов вновь увижу свою возлюбленную и сожму в объятиях ее хрупкое тело. Чем более властно образ Эллы завладевал моими мыслями, тем менее реальными становились события минувших дней, и Эрик уже казался призрачным и ненастоящим. Это меня успокаивало — так легче было забыть о своем подлом поступке. Я очень старался отогнать подальше мысли о друге.
По прибытии я со станции позвонил Элле, ее радость тронула меня и заставила поверить, что все будет хорошо, что все уже сейчас почти хорошо. Элла приехала за мной на пыльном «рено» Жака, и впервые с того часа, как я покинул Лондон, между нами возникло что-то от прежней магии, не нарушаемой обществом посторонних. Теперь, когда она сидела рядом со мной, старый дом, появившийся перед нами за последним поворотом, больше не казался мне таким мрачным, его уединенность делала из него убежище, где можно укрыться от всех мыслей о внешнем мире.
О случившемся между мной и Эриком я рассказал Элле в самых общих чертах. Я выдержал испытание, и только об этом она должна была знать; сама же она, вероятно чувствуя себя виноватой, не стала меня расспрашивать.
Я коротко поведал ей о событиях последних двух дней, после чего мы стали разговаривать как ни в чем не бывало, как будто ни Эрика, ни Сары, ни Чарльза Стэнхоупа вовсе никогда не существовало. В тот день мы прикасались друг к другу с какой-то новой, даже для нас самих, страстью, и, наслаждаясь ее нежным белым телом, лаская его, я испытывал нечто похожее на абсолютное счастье. Сейчас, когда я думаю об Элле, мне не хватает ее гибких рук, мягких грудей, серебристого смеха. Я, старик, скучаю по ней даже теперь, сидя в одиночестве в комнате, постепенно заполняющейся сумерками. Несмотря на все, что обрушилось на нас, Элла до сих пор нужна мне.
Не могу передать, каким чудесным был в тот вечер наш совместный ужин, как радостно мы смеялись. Казалось, наши теплые слова согревали холодный старый дом. Мы ужинали вдвоем в маленькой столовой, дверь в которую открывалась из холла. Доктор Петен снова уехал в деревню, и мы наслаждались сладостным покоем. Помню уютное потрескивание огня, освещавшего лицо Эллы, запах горящих дров, сигаретного дыма и духов, витавший над нами. Одеваться мы не стали, сидели за маленьким столом в халатах, с растрепанными волосами, иногда касаясь друг друга; приглушенно позвякивали серебряные приборы по фарфору, мы пили сладкое вино.