- Каким еще... - далее снова следует непереводимая игра русских слов, - ... Эдиком?
Я описываю портрет: улыбчив, румян, кудря, вхож в Центр моды. Белла, вспомнив: "А-а-а, ангелочек", спрашивает, что мне от неё нужно? Я отвечаю: возникли вопросы по фигуре господина Соловейчика. Это имя подействовало на мою невидимую собеседницу, как, не буду оригинальной, красная тряпа на быка. Такой площадной брани никогда не слышала в своей жизни. И, наверное, никогда не услышу? Потом выбившись из сил, Белла захрипела:
- Он ещё жив, стервец? Еще не пристрелили.
- Нет, не пристрелили, - ответила, замечая удивление на лице Евгении. - Процветает Вениамин Леонидович...
- Цветет и пахнет, значит, - сипела несчастная. - Трупняки тоже пахнут и цветут. Особенно в жару, - и захохотала, и смех её был дик и страшен, как у мертвеца, хотя, известно, они не смеются, а тихо себе лежат в глиноземе и спокойно разлагаются, являясь вкусным лакомством для трудолюбивых червей.
И, слушая этот ужасный смех, пожалела, что набрала номер телефона этой несчастной. Зачем нам ещё встречаться, если и так понятно: Белла раздавлена, уничтожена и выброшена на свалку жизни, как изношенная обувь. Кем выброшена? Думаю, пояснений не надо.
- А бабки есть? - слышу хриплый её голос. - Информация сейчас дорого стоит.
- Есть, - говорю. - А сколько надо?
- На десять доз "винта", - смеется Белла. - И я вся ваша, Маша, - и называет адрес проживания в районе Щукино.
Я повторяю этот адрес для Евгении. Та кивает головой - запомнила. Отключаю телефон и спрашиваю: "Что такое "винт"?". И получаю исчерпывающий ответ от сестры: первентин ("винт") известен ещё со времен Второй мировой войны. Этот наркотик кололи разведчикам, чтобы те не спали ночью. Он действует, как сильный психостимулятор, и от него появляется сильная зависимость. После укола первентина обостряются ощущения, а чувствительность падает, поэтому "винтовые" девочки не чувствуют боли и могут заниматься сексом сразу с несколькими мужчинами. "Винт" растормаживает нервную систему, исчезают все ограничения в поведении.
- Значит, Белла крепко подсела, если требует десять доз, - заключает Женя. - Плохо. Разговор с такими хумариками...
- А ты откуда все знаешь? - удивляюсь.
- У меня такая профессия: все знать. И не только про наркотики.
- И-и-интересно, - качаю головой.
- Жить, вообще, интересно, Маша. Все время узнаешь что-то новенькое.
- Я, боюсь, что о Белле от Беллы мы больше ничего не узнаем, - вздыхаю я.
- Это точно, - говорит сестра. - Так что, Маруся, пока не поздно - иди поступать в финансово-экономический институт на бухгалтера. Работа тихая, с цифрами. Правда, могут пристрелить, если "Расход" с "Доходом" не сойдет, да это мелочи жизни.
- Мелочи жизни, - фыркаю я и выражаю мысль, что мы живем в такой стране и в таких обстоятельствах, что только глубоко нищие могут чувствовать себя относительно безопасно, и то это ещё вопрос: при желании наша любимая народная власть может снять и последнюю рубашку.
Евгения смеется: говорю, как умудренная жизнью, не пора ли баллотироваться в Думу, буду достойно представлять молодые и красивые силы государства, а то на этих депутатиков без слез не глянешь: мордатые, брюхатые, лысые, плюгавые, плешивые, молодые-"голубые" и так далее. Жуть такое впечатление, что наша дивная нация уже выродилась.
- Ладно, - решает Женя, взглянув на часы. - Время есть. Махнем к Белле, а затем на праздник.
- Который всегда с нами, - хмыкаю я.
- Вот именно, - и решительно топит педаль газа.
И мы помчались в общем знойном автомобильном потоке. Помчались сказано громко. Был знаменитый московский час пик, когда проще передвигаться пешком и когда все водители превращаются в дарвинских волосатых приматов. Евгения вела "Вольво" с небрежным изяществом, как это делают столичные хорошенькие дамы, привыкшие, что джентельмены уступают им дорогу.
Но вдруг на мосту близ Белорусского вокзала, похожего на огромный древний теремок, случается странное событие: некая полуразбитая импортная колымага, находящаяся позади нас, начинает подавать наглые световые сигналы, мол, эй, уступите дорогу.
- Что ещё за козлы на колесах? - вопрошает Евгения, поглядывая в зеркальце заднего обзора. - Есть такие мастера трассы - бомбилы - машину подставлять, чтобы потом с лохов бабло рубить.
- А, может, это наш маньяк?
- Кто о чем, а вшивый о бане, - говорит сестра. - Ну-ну, поиграем в русскую рулеточку.
На происходящее я смотрела с любопытством, будто находясь в кресле кинотеатра, на экране которого разворачивается интригующие действо.
"Мастеров" было четверо - наверное, единоутробные братья, если судить по коротким стрижкам, кремневым затылкам и общим равнодушно-деловым выражением на трапециевидных физиономиях. Они делали вид, что не замечают нас. Интересно, как можно не замечать таких красоток?
- Годзиллы, - сказала я. - У нас нет ПМ?
- У нас более надежное оружие, - усмехнулась Евгения.
И, убавив скорость, начала прижимать "Вольво" к обочине. Мастера трассы с радостью пошли на обгон, однако это был подозрительный маневр: создавалось впечатление, что чужая колымага пытается подставить под удар свой бок, мятый и много раз мазанный суриком.
- Я же говорила: бомбилы, - проговорила Женя. - Хотите - получите! Держись, Машка!
И случилось то, что должно случиться: наше авто и чужое драндулето соприкоснулись по касательной на скорости километров шестьдесят. Удар не был сильным: меня качнуло, словно находилась на палубе ЧПК-17. Правда, с посторонней самоходкой произошли какие-то чудные превращения - она вдруг буквально на глазах рассыпалась деталями.
- Спокойно, Маша, - остановила машину сестра. - Еще не вечер. - И закурила.
- Ты уверена? - вопросила, глядя, как из разваливающейся колымаги с чувством собственного достоинства и правоты выбираются трое громил.
- А кто у нас спортсменка? Три удара - четыре калеки, если считать водилу.
- Калеками будем мы.
Я не понимала поведения Евгении, которая была спокойна и невозмутима, словно мы отдыхали на лавочке летнего ЦПКиО.
Приблизившись к нам, гвардейское трио заулыбалось, будто встретило дальних родственников на поминках.