- Я тебя понимаю, - согласилась двоюродная сестра. - Тогда слушай внимательно и помни: все что я тебе говорю, это...
- ... конфиденциально!
- Умница, - похвалила. - Хватаешь все на лету, - и продолжила. - Я тороплю события и нарушаю инструкцию, но решение по тебе уже принято...
- Решение по мне? Какое ещё решение, черт подери?
- Вопросы не задавать, - отрезала сестра. - Учись молчать и слушать. Это тебе пригодится в будущем.
- Извини, больше не буду задавать никаких вопросов, - вспыхнула. Только последний вопрос: как меня зовут?
- Тебя? - закурила Женя и улыбнулась доброжелательно: - После получения информации ты будешь проходить под агентурным именем "Маруся". Устраивает?
- Устраивает, - обречено ответила и закрыла глаза, чтобы не видеть выражение собственного лика, отражающего на лобовом стекле авто. Потому что выражение лица было такое, что возникало одно впечатление - на меня смотрит человек, мне же абсолютно неизвестный.
3.
Я нахожусь в тесном и темном пространстве - мне ужасно неудобно в свои пятнадцать лет: мешает рост. Молодым подсознанием понимаю, что мне снится сон, но он настолько реальный, что всем телом осязаю страх. Он неприятный, липкий-липкий и почему-то пропахший бензином.
Потом слышу какое-то движение из вне. Слышу шаги. Слышу чужое дыхание. Слышу хруст ключа в замке. Яркий луч фонаря режет глаза. Щурюсь, чувствуя, как чьи-то крепкие и хозяйственные руки цапают мое юное тело и рвут из западни багажника автомобиля. Оказывается, я была связана бельевыми веревками и находилась в грузовом отделении такси. Почему понимаю, что это такси? Краем глаза успеваю заметить апельсиновый цвет машины и характерные "шашечки" на её боку.
Боже, казню себя, ведь мама не разрешала садиться в незнакомые машины. Но я так устала после танцев, что остановила такси. Меня даже не насторожило то, что лицо водителя укрывалось в ночи.
От шума мотора и движения я, должно быть, беспечно прикорнула и оказалась легкой добычей маньяка.
Пытаюсь освободить руки, связанные за спину, - тщетно.
- Но, но, - слышу хихикающий дребезжащий голос, - не шали, девка. Отсюда ещё ни одна пташка не вылетела вольной птахой. Я вас выношу в цинковом ведерке. Кормлю свиней своих. Ох, и любят они человечинку-с...
От этих слов, страшных и звучащих так бытово, меня душат спазмы ужаса - я задыхаюсь...
- Эй-эй, - волнуется невнятный. - Ты мне ещё живая нужна. - Вот сейчас переоденусь и займусь тобой, красавица моя...
Сквозь слезы вижу бетонный потолок, тусклую лампочку в наморднике сетки, шкаф с инструментами для ремонта машин, канистры с бензином... И понимаю, что нахожусь в гараже на далекой городской окраине, и спастись отсюда никакой возможности. Я - обречена.
Животный страх заставляет меня извиваться на железном рабочем столе и, - о, чудо! - веревка цепляется за острый, как нож, выступ. Боль выламывает руки из плечевых суставов, однако понимаю: надо терпеть. Терпеть! Терпеть! Если не хочу быть скормленной свиньям.
Наконец веревка лопается, как струна, и я освобождаюсь от нее, прыгая на бетонный пол. Мутная лампочка плохо освещает гараж - куда бежать? К металлическим воротам? Нет, они заперты на засов и амбарный замок. И тут я замечаю маленькую дверь, куда-то ведущую...
Осторожно приближаюсь к ней, заглядываю в щель. В каморке, тоже заставленной инструментами и канистрами, находится таксист. Он стоит ко мне спиной, переодеваясь в синий "рабочий" халат. Человек долговяз, но я вижу плешь на его голове. И эта плешь, словно мне добрый знак: мой будущий убийца тоже имеет слабость и, может быть, беззащитным.
Метнувшись к стеллажу, нахожу ломик с заостренным концом. Замираю у дверцы и вижу: таксист поворачивается, чтобы идти в гараж, в его левой руке - кухонный резак, в правой - оцинкованное ведро, а на лице - маска.
Маска новогоднего улыбающегося зайца с упитанными розовыми щеками.
Сдерживая крик ужаса, заставляю себя сжать в руке ломик. И жду! Жду! Жду! И когда мой смертельный враг распахивает дверцу и делает шаг вперед, бормоча:
- Не скучаешь, девочка моя. Сейчас будет нам весело. Знаешь, как это потешно выглядит, когда голова отделяется от тела. Мы с тобой обхохочемся...
И, умирая от жути происходящего, наношу резкий колющий удар ломиком в тело того, кто хочет скормить меня домашним чушкам. Ломик без труда входит в бок плешивого таксиста, и он ахает от боли и неожиданности, затем медленно оседает, пытаясь вывернуть голову в мою сторону.
Из-под маски выползает темная кровавая масса, от вида которой меня невозможно тошнит. И тем не менее заставляю протянуть руку к лицу умирающему, что сорвать эту проклятую маску и получить свободу от кошмарных видений... Я протягиваю руку и слышу:
- Я так люблю тебя, Маша...
И это, как удар, останавливает мою руку!
Трудно сказать, почему подобные кошмары, так похожие на явь, преследовали меня? Мама, пугаясь моих ночных воплей, пыталась показать меня врачам. Те расспрашивали о снах, слушали детский организм с помощью холодного эндоскопа, затем смотрели на меня, как на притвору, все выдумывающую. И я решила сама бороться с этими ужасами. Я научилась не кричать и сражаться с тошнотворным видением в новогодней маске жизнерадостного зайца. И с возрастом все чаще и чаще одерживала победы, и была уверена, что раньше или позже узнаю: кто прячется за этой пластмассовой личиной?
Между тем, день реальный, который потрясал меня неожиданными открытиями, продолжался.
Слушая "конфиденциальные откровения" двоюродной сестры Евгении, мне казалось, что мир рухнул - и рухнул, подобно средиземным городам при девятибалльном землетрясении. Ан нет! Через полчаса обнаружила, что всё на своих крепких и надежных местах: и столица, и её улицы, и машины на этих улицах, и в одной из этих авто - я, гуттаперчевая красавица.
Конечно, то, что услышала, произвело должное впечатление на меня. Правда, если бы чуть наблюдательности, то могла бы и сама заподозрить: Женя занимается какими-то проблемами, связанными с государственной безопасностью. Но была слишком занята собой.
Теперь же, вспоминая наши "похождения", скажем, в стриптиз-бар "Полуночный ковбой" или на стрельбище, или нашу ночную поездку во внуковский городок, понимаю: ничего случайного вокруг не происходило.