- Только одна? - спросил Иван. - А с теми что не так? - махнул рукой в направлении недолгого полёта ящика.
- Так татушки. Дольше закрепляются, - пожал плечами Саныч: сам, мол, знаешь. Закатал рукав телогрейки - в который раз - и повернул руку кистью наружу. Над украшавшими запястье буквами ГСВГ/GSSD всходило косенькое солнышко, и его кривые сизые лучи, скользя по буграм тёмных вен пясти, озаряли облачко с цифрами 74 - 76. - Вот это - вещь. А все эти бабочки с дракончиками - тьфу, показуха одна.
- А не боишься, что эта твоя красотища тоже кому по душе придётся? - Иван поёжился и поправил чуть не вывалившуюся из-под мышки рамку.
- Так куда её? Только на кроссовку. Хотя кто их разберёт. Щас, вишь, на шрамы заказы пошли. У тебя нету? - Саныч отошёл на шаг, чуть не свалившись в болото - перила скрипнули, подавшись назад, но удержали.
- Будешь интересоваться - сам обзаведёшься. Пошли уже.
Скулёж за бревенчатой стеной раздражал всякий раз, когда они проходили мимо. Вытащив из кармана помятую жестянку из-под обувного крема, Саныч, как обычно, провёл ею сверху вниз по срубу, вызывая в склизких брёвнах звук вроде глухого бульканья. Скулёж стих, остался низкий гул, от которого зубы вибрировали в дёснах - машинка Игреца работала. Болото осталось позади и теперь, сойдя с зыбкой дощатой дорожки на разъезжающуюся под ногами грязь, Иван с Санычем стояли, покачиваясь, ожидая, пока утихнет дрожь в коленях.
- Чо он там мастерит... - раздумчиво протянул Саныч.
- Щас и увидим. Ты как? - Иван легонько ткнул соседа под рёбра.
- После Лизки вообще, как огурец буду. - Саныч оттопырил большой палец.
- Тогда потопали, пока Игрец не заторчал.
- Так а чо ты его прозвал-то так? Гошка он, всю жизнь Гошкой и был.
- Ну, как же: «и швец, и жнец...»
- Так-то да - швец он знатный. Да и наркоша хоть куды. И чо Лизка его не закодирует, или чо там с ними делают?
- Ну, мы-то с тобой бухаем...- пожал плечами Иван.
- Это - да, это - да...
Гошка сидел на ступеньках крылечка, перебрасывая с ладони на ладонь телефон и таращась немигающими глазами в туман. Покрытые разноцветьем татуировок тощие ручонки, торчащие из рукавов фиалковой футболки, походили на диковинных змей, исполняющих вялый танец. Волосы на голове торчали алыми иглами. Ноги в заменяющих носки татухах елозили по ступеньке; острые коленки, будто прорвавшие джинсы, выглядывали из прорех, подмигивая набитыми черепами. Жёлтые резиновые перчатки, в брызгах крови, валялись рядом.
- Гошка! - гаркнул Саныч так, что Иван подпрыгнул. Красноголовый замер на мгновение, потом, поймав телефон, заторможено поднял растопыренную пятерню: секундочку, мол. Повёл плечами так, будто вздрогнул в замедленном темпе, и повернул голову со скоростью нерасторопного подсолнуха. Зрачки, заполнявшие глазные яблоки, казалось, целиком, сузились в точки, губы, щетинившиеся разнокалиберными гвоздиками, раздвинулись в ухмылке узнавания:
- Товарищ капитан, за время... - загундосил.
- Заткнись, придурок, - сказал Иван со вздохом. Да какой он капитан - четыре года, как на пенсии. Сучонок, вот знает же, как достать. А по роже ему заехать... Судя по гвоздям в губах, «тоннелям» в ушах, кольцам в бровях, ему звездюля приход доставит не меньший, чем «герасим», или чем там он ширяется.
- Гошка, а чо это ты тут, а машинка-то гудит там? - спросил Саныч, взяв Ивана под локоть и доставая у него из-под мышки свёрток. - Во, гля, чо принесли. А это чо такое? - показал рамкой на перчатки. - Эх, дал бы тебе по башке, да мать жалко. Ты чо, опять за старое?
- Да не. Мамка приколола куру замочить. Ну, я и грохнул. Гы.
- А свинки как? - Саныч, привстав на цыпочки, пытался заглянуть в приоткрытую дверь.
- Нормуль. Спят. Чесслово, спят. Показывай, чего там у тебя, - Гошка сунул телефон в нагрудный карман, потёр руками бёдра и выжидающе развернул вверх ладонями. Саныч распеленал рамку.
- Гош, мать хоть дома? - спросил Иван.
- Капитан, ты вообще уже мозги спалил, на фиг? В магазине, - Гошка говорил, не отрывая глаз от куска кожи. Он поворачивал рамку так и эдак, то чуть не тыкаясь в неё носом, то отводя на вытянутой руке и прищуриваясь. - Нормально. Как раз ей на сумец, на лицуху, на карман. Покрасить просила, но это уж перебор, а? - Глянул мельком на нависшего над ним Ивана и, опять склонившись, длинным, покрытым черным лаком ногтем принялся вычерчивать выкройку.
- Так чо, чо матери сказать? - Саныч полез в недра телогрейки, за самокруткой. Иван, неодобрительно поморщившись, стараясь не задеть Гошку, поднялся на крыльцо. Толкнул дверь. Гул изнутри усилился, но где валялась эта чёртова машинка, видно не было. Поблескивали ножки каталок и - едва заметными пятнами - свисавшие с них руки. Сладковатый дух лосьона и горелой кожи выполз на крыльцо. Покачнувшись на дрогнувших ногах, Иван привалился спиной к дверному косяку, рукавом вытер проступивший на лбу пот. Из дома донёсся сдавленный стон. Иван глянул на алую шевелюру Гошки и ощутил зуд в руках, представив хруст, с которым сломает шею этому торчку. Сломал бы. Раньше. Оторвался от косяка и шагнул в комнату, шаря руками по стенам в поисках выключателя.