- Я вас спрашиваю не из простого любопытства, - сказал я. - Мне дорого ваше дело и его успех. Будь я специалистом, я бы тоже искал причины, но я не биолог, я журналист и, как журналист, могу помочь вам хотя бы в печати. Можно поместить статью о вас, рассказать, что здесь творятся замечательные дела, что вашу работу надо продолжать, расширять, привлекать новых людей и новые институты. Я думаю, если печать поддержит вас, это пойдет на пользу. Вот почему я спрашивал ваше мнение... В институте идут разговоры о перерождении тканей. Ведь это какая-то глубокая внутренняя болезнь. А что, если она неминуема? Может быть, при таких темпах роста дерево вообще неспособно вырастить здоровую ткань?
Кондратенков испытующе посмотрел на меня.
- Я думал об этом, - просто сказал он, - но не верю в пределы у природы, а у науки - тем более.
Борис Ильич вздохнул и переместил голову с правого кулака на левый.
- Выше головы не прыгнешь, - вздохнув, произнес он. - Прыгают только с шестом. А чтобы прыгнуть за облака, берут не шест, а пропеллер. И, в свою очередь, сколько ни улучшай пропеллер, он никогда не поднимет за пределы атмосферы. На это способен только реактивный двигатель.
Я не хочу сказать, что нельзя подняться выше, но, видимо, нам нужен шест нечто принципиально новое.
Мне очень понравилась мысль Бориса Ильича, и я позволил себе вмешаться:
- Разрешите мне привести пример из близкой мне области-из журналистики. Допустим, я написал статью. Закончил, прочел - вижу недостатки. Исправил слог - стало лучше. Сократил - еще лучше. Изменил описания, нашел новые сравнения, уточнил мысли-еще лучше. Но вот настал момент, когда ни переделки, ни добавления, ни сокращения, никакие заплаты не улучшат этой статьи. Чтобы сделать еще лучше, нужно писать заново. И вот я хочу спросить вас... не посоветовать, а спросить: может быть, ошибка не в отдельных выражениях, а в самом замысле? Может быть, и ваша работа требует не исправления, а перестройки? Я думаю, очень трудно поставить перед собой такой вопрос. Но вот и Борис Ильич говорит о том же.
Кондратенков прищурился.
- Я понимаю вас, - задумчиво произнес он. - Иногда нужно большое мужество, чтобы отказаться от проделанного и свернуть на новую дорогу. Между прочим, в жизни Мичурина был такой поворот, когда Иван Владимирович зачеркнул весь труд своей молодости и начал сначала. Долгие годы он работал над акклиматизацией южных пород, заботливо выращивал привозные растения на самой лучшей почве, терпеливо приучал их к Козловскому климату. Но годы, труды, неудачи и даже успехи убедили его, что акклиматизация не оправдала себя. И Мичурин бросил налаженный сад, купил другой участок, с худшей почвой, и перешел на него, чтобы заниматься не акклиматизацией, а созданием новых, местных пород... В свое время,-добавил Кондратенков, - у меня тоже был крутой поворот. И вот сейчас я проверял всю свою работу-каждый шаг, который я сделал с того памятного дня...
ЧАСТЬ ВТОРАЯ,
ГДЕ ДЕЙСТВИЕ ПРОИСХОДИТ В НАШИ ДНИ
ГЛАВА 5
КРУТОЙ ПОВОРОТ
В этот день, 24 октября 1948 года, Кондратенков чувствовал себя именинником с самого утра, с той минуты, когда сынишка принес ему в постель газету, и, развернув шуршащие листы, Иван Тарасович прочел на первой странице:
"В Совете Министров СССР и ЦК ВКП(б)
О плане полезащитных лесонасаждений..."
-Ага, вот и на нашей улице праздник! - сказал Кондратенков сыну.
- А почему? - спросил Андрюша и, проворно взобравшись на кровать, уселся верхом на бедре у Ивана Тарасовича, воображая, что это седло.
Отец с сыном жили в большой дружбе. Мать Андрюши
погибла во время Отечественной войны (она была врачом), и Иван Тарасович воспитывал ребенка один, несколько своеобразно, обращаясь с ним, как со взрослым. Он подробно рассказывал сыну про все свои заботы, и вместо сказок мальчик привык с детства слушать истории о лесах, цветах и зеленых листьях. Андрюша по-своему расцвечивал фантазией рассказы отца и в детском саду играл с товарищами в лесной питомник или в закрепление сыпучих песков...
В соседней комнате зазвонил телефон, и Андрюша спрыгнул на пол. В семье у него были строго определенные хозяйственные обязанности: открывать дверь, подходить к телефону и убирать свою постель. И мальчик всегда был пунктуален и никого не допускал в свою сферу.
Звонили от профессора Рогова. Профессор спрашивал, вернулся ли Иван Тарасович с Украины, и напоминал, что сегодня они оба должны быть в министерстве в двенадцать утра.
"Теперь я понимаю, почему он меня вызвал в Москву, - сказал себе Кондрагенков: - это в связи с постановлением Совета Министров".
Затем Кондратенковы делали зарядку, затем завтракали, причем младший задавал вопросы, а старший, раскладывая корочки хлеба на карте, объяснял, что такое защитная полоса.
- Смотри, - говорил он, - вот это синее - океан, а здесь - степи и пустыни. Отсюда, с океана, дуют влажные ветры. Они приносят дождь. А отсюда, из пустыни, приходит сухой и жаркий ветер - суховей. Это вредный ветер: он сушит хлеба в поле, портит колхозный урожай, мешает нам работать. Но вот товарищ Сталин дает приказ: не пускайте к нам засуху, преградите ей дорогу-пусть на колхозных полях всегда будет богатый урожай! Об этом и написано сегодня в газете. Видишь, это коричневое - высокие горы, Урал. А это другие горы - Кавказские. Мы с тобой были там в прошлом году. Между Уралом и Кавказом, как в ворота, проходил в нашу степь суховей. Но теперь мы поставим здесь преграду-лесные полосы. Одна пройдет от Уральских гор до моря, другая от Кавказа до Волги. По берегам рек - на Волге, на Дону - повсюду вырастут зеленые заборы. Тебе все понятно?.. Кушай как следует, не размазывай по тарелке.
А после завтрака отец с сыном вместе дошли до детского сада и здесь расстались. Андрюша побежал к сверстникам, чтобы высаживать веточки на песочной куче, а Иван Тарасович пошел в министерство.
Да, конечно, сегодня был праздничный день у лесоводов. На всех витринах висели газеты с картами, издалека можно было заметить косые линии будущих зеленых фронтов борьбы с неурожаем. Люди толпились у газет, заглядывая друг другу через плечо, и Кондратенков довольно улыбался. Приятно было сознавать, что он лесовод, что его специальность оказалась такой нужной.
- Интересно, как же это деревья сами по себе переделают климат?
"Кто это сомневается? Ах, этот старичок в очках". Кондратенков зорко оглядывает его. Вероятно, это страстный любитель последних известий - он прочитывает газету от заголовка до подписи редактора и в летние вечера, сидя на крылечке, пересказывает соседям международные обзоры. Конечно, у него есть постоянные слушатели, с его мнением считаются во дворе. Нельзя оставлять у старика сомнения. И Кондратенков с ходу бросается в атаку.
- Именно так: дерево меняет климат, - убежденно и громко говорит он. Дерево делает его влажным. Почему?. Потому, во-первых, что оно загораживает посевы от ветра. Вы же знаете, что белье на ветру быстрее сохнет. И с почвой и с посевами - то же самое: ветер их сушит. А это очень вредно, особенно если нет дождей. Во-вторых, леса сохраняют дождевую воду. Листья прикрывают ее от солнца, как крышей. И снег дольше не тает в лесу, а весной талая вода стекает медленнее. А в-третьих, дерево само увлажняет воздух. Как? Очень просто: корни тянут из земли соки. Эти соки нужно подать на макушку, метров на сорок-на высоту двенадцатого этажа. Не всякий насос способен на это. И вот, чтобы создать движение соков, листья испаряют влагу, насыщая воздух. Корни тянут воду из земли, а листья ее испаряют...
Подходят новые люди, прислушиваются. И кто-то уже спрашивает, где достать семена, и кто-то записывает телефон. А сомневающийся старик, широко улыбаясь, одобрительно кивает головой. Сегодня вечером у себя на дворе он повторит лекцию о лесе. И когда дело дойдет до участия в лесопосадках, его дом выйдет первым.