И я хорошо выспался ночью, без сновидений — по крайней мере, ничего из того, что я помню или что меня как — либо беспокоило, — и сегодня утром проснулся отдохнувшим, впервые за долгое время чувствуя себя позитивно.
Я думаю, что это такое, в дополнение к тому, что бизнес с Asche проще и чище, чем два предыдущих, почти такой же четкий, как самый первый, я думаю, есть понимание того, что, наконец, я прошел более половины пути. Вначале я должен был подготовить шесть резюме, и я должен был сделать Аптона «Ральфа» Фэллона, но потом все, это конец всему, навсегда.
(Я буду знать, как справиться с ситуацией заранее, если что-то подобное когда-нибудь повторится.)
Но теперь я пробежал четыре из них, так что осталось пройти только три, и это значительно поднимает мне настроение. Это все равно что осознать, что ты наконец преодолел отметку в полмили в долгой и изнурительной гонке.
Кроме того, есть какие-то ранние признаки того, что между мной и Марджори может наступить оттепель. На самом деле ничего ощутимого, никаких слов на эту тему, просто разница в качестве воздуха в доме. Небольшой разговор между нами, случайный, о незначительных вещах. Не совсем как в обычной жизни, но ближе.
Возможно, эта перемена произошла потому, что она наконец призналась во всем, рассказала правду или, по крайней мере, частично, и ей больше не нужно хранить свой обременительный секрет. (Если бы только это могло быть так просто для меня.) А также, вероятно, потому, что я согласился с идеей консультирования, и потому, что первый сеанс состоялся, как бы мало ни было достигнуто на данный момент, и потому, что, похоже, консультирование может продолжаться.
И может быть, только может быть, даже больше, чем все это, может быть, что во мне тоже произошли изменения. Может быть, когда я был полон решимости убить парня, когда я даже не прокручивал это в уме, а просто принимал это как нечто определенное, что должно быть сделано, может быть, в то время я был сжат и напряжен рядом с Марджори, преследовал ее, наблюдал за ней, выискивая след, ведущий к моей добыче. И теперь, когда я взял себя в руки, остановил себя, теперь, когда я осознал, насколько ужасной была эта идея, и полностью отказался от нее, может быть, она почувствует во мне новую легкость, и мое расслабление поможет ей расслабиться.
Долгосрочная безработица, это вредит всему. Не только уволенному работнику, но и всему. Может быть, это неправильно с моей стороны, снобизм или что-то в этом роде, думать, что это бьет по среднему классу больше, чем по другим людям, потому что я принадлежу к среднему классу (и пытаюсь оставаться средним классом), но я действительно думаю, что это так, это ранит нас больше. Люди, находящиеся на крайностях, бедные и очень богатые, привыкли к мысли, что в жизни бывают большие перепады, то у тебя все хорошо, то у тебя все плохо. Но средний класс привык к плавному продвижению по жизни. Мы отказываемся от взлетов, а взамен предполагается, что мы защищены от падений. Мы отдаем свою лояльность компании, а взамен они должны обеспечивать нам спокойную жизнь. А теперь этого не происходит, и мы чувствуем себя преданными.
Мы должны были быть защищены и в безопасности здесь, в центре, и что-то пошло не так. Когда бедный человек теряет какую-нибудь паршивую работенку, у которой все равно не было будущего, и вынужден вернуться к пособию, это ожидаемая часть жизни. Когда миллионер запускает новое предприятие, которое терпит крах, и внезапно оказывается на мели, он с самого начала знал, что это возможно. Но когда мы отступаем, совсем чуть-чуть, и это продолжается месяц за месяцем, и это продолжается год за годом, и, возможно, мы никогда не вернемся к тому особому уровню платежеспособности, защищенности и самоуважения, которым мы привыкли наслаждаться, это сбивает нас с толку. Он бросает нас.
И то, что происходит, так это то, что из-за того, что мы семейные люди, это разрушает и семьи. Дети становятся плохими во многих отношениях. (Слава Богу, у нас нет этой проблемы.) Браки распадаются.
Хочу ли я, чтобы мой брак распался? Нет. Поэтому я должна осознать, что то, что происходит с нами сейчас, происходит только потому, что я так долго была без работы. Если бы я все еще был в Halcyon Mills, Марджори не бегала бы с кем-то другим. Она бы не работала на двух дурацких работах. Я бы не убивал людей.
Я не включал радио в «Вояджере», когда сразу после обеда отвозил Марджори в «Нью Варьете» на ее дневную работу кассира, и это потому, что мы разговаривали, у нас был настоящий разговор. Это было приятно. Мы говорили о том, не хотели бы мы пойти посмотреть фильм, который сейчас идет в New Variety, и что она попытается понять, хорош фильм или нет, пока будет там сегодня днем. И мы поговорили об ужине, о том, что приготовить, должен ли я заехать в магазин после того, как отвезу ее, или нам следует пройтись по магазинам вместе позже, когда я снова заеду за ней. Мы не говорили ни о чем, что имеет значение — деньги, работа, дети, брак, консультации — но только говорить было достаточно.