Но какая реальная работа заставила бы его выходить из дома между 11:30 утра и полуднем?
Когда часы в «Вояджере» показывают 1:30, я уезжаю подальше от живописного вида, на который я едва взглянул. Я возвращаюсь через Сейбл-Джетти и поднимаюсь по Ривер-роуд, а в доме Эйча ничего не изменилось. Гараж открыт и пуст. Его все еще нет.
Сегодня я больше ничего не могу сделать. Я чувствую беспокойство, нетерпение, это дело так близко к завершению, но я знаю, что больше ничего нельзя сделать, по крайней мере сегодня. Я не хочу быть беспечным, слишком торопиться. Я не хочу устраивать еще одну заварушку, как у меня была пара, и уж точно не хочу быть пойманным полицией, по крайней мере, на данном этапе.
Добравшись до шоссе 9, я поворачиваю на север, мимо большого торгового центра, к мосту, а за ним — к дому.
32
Я снова пересекаю мост, залитый ярким солнцем, высоко над рекой Гудзон, вижу города, леса, фабрики и бывшие особняки вдоль обоих берегов, а впереди — шумный, но неряшливый городок Кингстон. Утро среды; мой второй визит во второй HCE.
Вчера на нашей консультационной сессии на некоторое время воцарилось неловкое молчание, казалось, никому из нас нечего было сказать, как будто, какова бы ни была цель консультации, теперь она достигнута, но затем Квинлан сказал мне: «Когда тебя уволили с завода, это не было неожиданностью, не так ли? Это не полная неожиданность.»
«Не полный сюрприз», — согласился я. «Ходили слухи, и вся индустрия была взбудоражена. Но я не ожидал этого так скоро, и, наверное, я никогда не был уверен, что я буду частью этого. Я всегда был хорош в своей работе, поверь мне…»
«Я уверен, что так и было», — сказал он с легкой улыбкой и ободряющим кивком.
«Я не знал, что они собираются перенести все это в Канаду», — сказал я. «Мы обучили их, канадцев, и теперь они дешевле нас».
Он спросил: «Что ты чувствовала, когда это случилось?»
«Что я чувствовал?»
«Ну, я имею в виду, — сказал он, — ты был зол? Напуган? Обижен? Испытал облегчение?»
«Не испытал облегчения», — сказал я и рассмеялся. «Думаю, все остальные».
«Почему?»
Я посмотрел на него. «Почему? Что почему?»
«Зачем испытывать гнев, или страх, или обиду?»
Я не мог поверить, что мы опустились до уровня детского сада. Я сказал: «Потому что я терял работу. Это совершенно естественно…»
«Почему?»
Он начинал меня раздражать. Он начинал становиться одним из тех вдохновителей, которых они натравливали на нас на мельнице в последние месяцы перед отбивной. Я сказал: «Что я должен чувствовать, когда потеряю работу?»
«От тебя ничего не требуется чувствовать», — сказал он. «Нет даже ничего, что было бы совершенно естественно чувствовать. То, что ты почувствовал, было гневом, испугом, горечью и, вероятно, недоумением, и ты все еще испытываешь. Так что мне интересно, почему ты так это воспринял?»
«Все так делали!»
«О, я так не думаю», — сказал он и откинулся на спинку стула, подальше от своего стола, еще дальше от меня. «Ты помнишь своих коллег? Те, кого отпустили одновременно с тобой? Все ли они чувствовали то же, что и ты?»
«Была довольно общая депрессия», — сказал я ему. «Некоторые люди старались выглядеть лучше, вот и все».
«Вы имеете в виду, что некоторые из них придерживались более позитивного взгляда», — предположил он. «Увидели, что здесь может быть возможность…»
«Мистер Квинлан, — сказал я, — они прислали специалистов вокруг нас, в последние пять месяцев по работе, людей, чтобы помочь нам узнать, как написать резюме и одеваться на собеседование и все такое прочее, людей, сообщите нам о наших финансах сейчас, что мы не будем иметь хоть какие-то средства, а чтобы люди вдохновляют нас, дают нам все эти лозунги и ободрительными речами и чувствовать-хороший материал. Ты начинаешь говорить очень похоже на них.»
Он засмеялся и сказал: «Полагаю, что да. Что ж, полагаю, у меня то же самое послание, вот почему».
«Сообщение — полная чушь», — сказал я ему.
Я не говорил этого никому из вдохновителей the mill. Тогда я был вежливым, восприимчивым и послушным, именно таким, каким ты и должен быть, но я не думал, что мне придется проходить через все это снова, поэтому я просто сказал Квинлану то, что я думал, — избавиться от этой истории с Поллианной навсегда. С каждым днем во всех отношениях мы не становимся все лучше и лучше.
Марджори удивленно посмотрела на меня, когда я сказал это, когда я сказал Квинлану, что он несет чушь, потому что до сих пор мы все были нежны и вежливы друг с другом, но Квинлан не возражал. Я уверен, что в этом офисе он слышал гораздо худшее. Он ухмыльнулся мне, покачал головой и сказал: «Мистер Девор, то, что вы воспринимаете как сообщение, является дерьмом, я соглашусь с этим. Но то, что вы улавливаете, — это не то, что я отправляю, и это не то, что отправляли те люди с завода. Настоящее послание заключается в том, что вы не для этой работы».