Старик вел мальчика по тропинке в кустах по берегу Петляйки. Эта тропинка шла к «Дудушкину кургану», а от кургана — через Черные овраги в дремучий старый лес. Петя шел машинально, в каком-то полусне, и все время тихо всхлипывал.
Быстро таяла в рассвете летняя ночь. Тревожно и осторожно пели напуганные войною птицы. Молчали деревья.
Совсем рассвело, когда старик и мальчик добрались до «Хозяина». Петю отвели в землянку, почти насильно напоили чаем.
— Ложись спать, паренек, — предложил ему бородатый партизан. — Не спал ведь?
— Не хочу спать.
— А ты не спи. Просто полежи.
Мальчик покорно лег и тут же заснул. Сон его был каким-то душным, мятежным… Он проснулся, когда уже миновал полдень, проснулся от собственного крика. А ему ничего не снилось…
Что его отца и мать казнили немцы, от Пети долго скрывали. Пока не освободили Ореховку, он жил в партизанском отряде. Потом сироту решили отправить в детский дом, но соседи Селивановых Храмовы не отдали мальчика. «Воспитаем его, как родного сына», — заявила Екатерина Степановна.
Петя жил у соседей. В их доме он ел, учил уроки, во всем помогал своим приемным родителям, но никогда не оставался спать у них. Ночи он проводил в родном доме. И всякий раз перед тем, как войти в него, подолгу сидел на крыльце. И всегда в такие, минуты к нему приходило обманное чувство, что вот- вот услышит он неторопливые отцовские шаги, вот-вот скрипнет калитка, впуская хозяина в палисадник…
Лариса осторожно погладила отца по плечу.
— Пап, ты забыл про нас?
— Простите. Задумался.
— Я знаю, о чем. — Лариса обняла отца и прижалась щекою к его щеке. — Колючий какой.
— Колючий? А ведь брился с утра… Зажги, пожалуйста, свет… Спасибо.
Свет растворил темноту на крыльце. На лампочку набросились ночные бабочки, мотыльки, мошки. Петр Петрович улыбнулся Ларисе и Топорку, но глаза его по-прежнему оставались грустными.
— Так ты в город собираешься? — неожиданно спросил он Топорка.
Топорок вздохнул и покачал головою.
— А как же твоя команда будет без капитана?
— Как-нибудь обойдутся. Родители мне не разрешат поехать.
— Это все из-за Лютика?
— Да.
— И гол же ты забил!.. А товарищам, видно, очень хочется, чтобы ты играл в этом ответственном матче?
Топорок кивнул.
— А твой приятель Ленька живет в вашем же доме?
— В нашем.
— Значит, вы — соседи?
— В разных подъездах только живем. Ленька в сто двадцать первой квартире, а мы — в семьдесят седьмой.
— Понятно. — Петр Петрович о чем-то подумал и улыбнулся.
— Ты чего, пап? — спросила Лариса.
— Да так, доченька, просто одна идея интересная родилась.
— Какая?
— Потом как-нибудь скажу. А сейчас я вот о чем хотел вас попросить. Помогите Ване Лопушку заготовить сено. Трудно им. А Ванюшка — ваш друг, надо ему помочь.
— Я согласен, — сказал Федя. — Только косить-то не умею.
— Мы сушить будем, — сказала Лариса. — Сушить, копнить. Скосить — это полдела.
— Значит, договорились? Отлично. Сейчас сходим к старикам Храмовым и отпросим тебя, Федя. Главное — уговорить Екатерину Степановну. Днем я заикнулся о покосе. Она меня и слушать не стала. «Не отпущу, — говорит, — внука от себя ни на часок». Так что придется нам с нею повоевать. Решающее слово будет за тобою, капитан Топорок.
ГРОЗА
— Сынок, вставай. — Семен Васильевич тихонько потряс Топорка за плечо. — Федя, вставай.
— Аа! — встрепенулся Федя, привстал и широко открыл глаза. Топорок ничего не понимал. Сон его был таким крепким, сладким, какой бывает только в тринадцать лет, да еще на рассвете, да еще когда спишь в горнице, в открытые окна которой залетает прохладный деревенский ветер.
Сидя в кровати, Топорок таращился на Семена Васильевича, пытаясь сообразить, чего от него хотят. Только что он ехал с родителями в поезде, а теперь перед ним стоит Храмов.
— Пора вставать, сынок, — ласково напомнил Семен Васильевич. — Вот-вот Петр Петрович с Лариской зайдут. Они уже давно встали.
Топорок зевнул.
— Я сейчас, — пообещал он и стал машинально одеваться.
Едва он успел умыться и позавтракать, как к дому подъехал «газик». Храмовы вышли проводить Федю. Екатерина Степановна прощалась с ним так, как будто провожала его в дальнюю дорогу, а Семен Васильевич по-мужски пожал руку и сказал:
— Счастливо вам, косари…
Въехали в лес. Топорок следил за лесной дорогой, а сам незаметно поглядывал на Ларису. Она была в белой кофте, на голове у нее голубая косынка, которая еще ярче подчеркивала цвет волос.