— Да ты пьян!
— Капли не выпил! — торжественно поклялся я, подняв правую руку.
Некоторое время он недоверчиво смотрел на меня, и его лицо расплылось в улыбке.
— Ну ладно, — сказал он. — Посвяти меня в тайну, где ты похоронил этого сукиного сына.
Я расхохотался.
— Ну, Боб, как ты можешь так говорить о нашем уважаемом председателе Совета директоров, — укоризненно сказал я.
Засунув руки в карманы, он таращил на меня глаза.
— Когда мы разговаривали с тобой по телефону в пятницу вечером, у тебя был такой голос, будто тебя оглушили, а сегодня с утра ты весь сияешь. Какой я могу сделать из этого вывод? Если ты не пьян, значит, ты его убил. — Он ласково улыбнулся мне. — Ну, давай, Джонни, посвяти меня в тайну, возможно, мы вместе закопаем его тело.
Я посмотрел на него.
— Я ведь тебе говорил, что у меня есть план?
— Да, говорил, — кивнул он.
— Все было очень просто, — сказал я и, сделав несколько пассов руками, продолжил: — Один звоночек старику от банкира в Нью-Йорке, и оп-ля! Фарбер со своим чудным племянником вылетают вон!
— Правда, Джонни? — спросил он, внезапно засмеявшись.
Я поднялся с кресла и посмотрел ему прямо в глаза.
— Ты что, не веришь словам честнейшего Джонни Эйджа? Великого фокусника всех времен! — сказал я с притворной серьезностью.
— Не могу в это поверить! — восхищенно произнес он. — Как это у тебя все получилось, Джонни?
— Профессиональный секрет, сынок, — сказал я ему тем же голосом. — Когда-нибудь, когда ты подрастешь, папа Джонни расскажет тебе все о пчелках и птичках, тычинках и пестиках, но сейчас… — Я выдержал паузу и указал ему на дверь. — За работу! Тебя зовет твой долг, Роберт. И не смею тебя задерживать.
Улыбаясь, он пошел к двери и открыл ее. У порога он обернулся и, сложив руки у подбородка, поклонился.
— Навсегда ваш раб, мой хозяин, — сказал он.
Я расхохотался, и он закрыл за собой дверь. Я повернул кресло к окну. Какой чудесный день! Это был не день, а картинка с рекламного плаката, зовущего в путешествия. Перед моим окном прошла симпатичная девушка, как раз то, что надо. С таких плакатов всегда смотрят симпатичные девушки и виднеется подпись «Приезжайте в Калифорнию». Я встал с кресла и, подойдя к окну, уселся на подоконник. Я свистнул ей, она повернулась и посмотрела на меня. Увидев, кто это, она улыбнулась мне и помахала рукой. Я тоже помахал ей рукой. Утренний ветерок донес ее голос:
— Хэлло, Джонни!
Я наблюдал за ней, пока она не скрылась из вида. Это была штучка что надо, одна из тех, которые становятся актрисами экстра-класса. У нее был талант. Она была одной из моих людей, людей кино.
Я вернулся к столу и уселся в кресло. Никогда в жизни я еще не чувствовал себя так хорошо.
Было почти десять, когда селектор на моем столе зазвонил. Я нажал клавишу, лампочка на селекторе показывала мне, откуда звонили.
— Да, Ларри? — сказал я.
Его голос звучал встревоженно.
— Ты будешь в своем кабинете сейчас? — спросил он с несвойственным ему испугом. — Я хотел бы зайти к тебе.
Услышав его голос, я улыбнулся.
— Конечно, приходи, Ларри, — великодушно ответил я. — Для тебя я всегда свободен.
Когда он вошел, на его лице было написано удивление и беспокойство тоже. Достаточно было посмотреть на него, чтобы стало ясно, что произошло, — он получил известие от Константинова.
— Джонни, произошла ужасная ошибка, — были его первые слова. Он начал говорить, даже не дойдя до моего стола.
Я прикинулся дураком и, подняв бровь, вопросительно посмотрел на него.
— Ошибка? — повторил я елейным голосом. — Насчет чего?
Он резко остановился и посмотрел на меня.
— Ты что, не читал воскресные газеты? — спросил он.
Я молча покачал головой и увидел, как на его лбу выступила испарина.
— Произошла оплошность, — сказал он. — Совет директоров не мог назначать Фарбера и Рота, прежде чем ты не дашь свое «добро».
Я не стал сразу отвечать. Я наслаждался, глядя на его игру. Мне нравилось смотреть, как он юлит, ему это шло. Затем, вздохнув, я сказал:
— Ну что ж, очень плохо.
Это его окончательно разволновало.
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, что я сказал вчера? Если они войдут в Совет директоров, мне придется уйти. — Я выдержал паузу и произнес: — Ну что ж, я ухожу.
Я готов поклясться, что еще секунда — и он бы грохнулся в обморок. Его лицо стало пепельным, челюсть отвисла, дыхание участилось.
Я едва не рассмеялся ему в лицо.
— Но, Джонни, — сказал он слабым голосом, — я ведь тебе сказал, все это ошибка, недоразумение.