Это произошло в тридцать первом. Петер, как обычно, приехал в Нью-Йорк. Я сидел у себя с ребятами, и мы работали. В комнате стояли клубы дыма хоть топор вешай, короче, атмосфера была деловой.
Мы, как и остальные кинокомпании, несли убытки. Только «Метро» не теряла денег, потому что имела доступ к монетному двору.
Мы продолжали списывать девять миллионов, потраченные на немые картины. Наши озвученные фильмы мало чем отличались от фильмов других студий. Мы никак не могли научиться правильно пользоваться звуком.
Но будущее не казалось мрачным. В запасе мы имели один фильм-верняк о группе немецких солдат, который выражал всеобщие чувства о бессмысленности войны. И мы снимали другие, такие же удачные, по словам Петера, картины. Я надеялся, что он прав, хотя в душе сомневался.
Сейчас мне приходилось больше помалкивать. Когда «Магнум» перешел на звуковое кино, я ошибочно настоял на использовании звуковых дисков вместо пленок. Петер с неохотой согласился, но только после того, как я напомнил, что идея звукового кино принадлежит мне.
Чтобы перейти на пленку, пришлось потратить еще миллион долларов. Петер Кесслер тактично не стал шуметь и бередить мою рану, хотя ясно дал понять, чтобы я держался подальше от производства.
Сначала я обиделся, но через некоторое время успокоился. Я решил, что, когда все вернется в нормальную колею, он забудет о моем неудачном предложении.
Не помню, кто говорил, когда у меня на столе зазвонил телефон. В кабинете воцарилась тишина. Я нажал кнопку и сказал:
— Да, Петер?
— Джонни, немедленно зайди ко мне! — раздался резкий голос Кесслера.
— Иду, Петер.
— И Джонни, — смеясь, добавил Петер прежде чем отключиться. — Пусть эти бездельники, которые лодырничают у тебя, возвращаются к работе.
Я встал. Ребята заржали.
— Слышали, мальчики? — улыбнулся я. — Возвращайтесь на соляные копи.
Они вышли из кабинета. Это были хорошие люди и отличные специалисты. Некоторые из них работали в «Магнуме» еще с войны. Когда вышел последний, я отправился к двери, соединяющей наши кабинеты, и вошел к Петеру.
Он сидел за большим столом. У Петера была мания больших столов, несмотря на то, что сам он не отличался крупными габаритами. Этот стол был велик как раз настолько, чтобы сделать его счастливым. Он за ним выглядел, как карлик.
— Джонни, — серьезно проговорил Кесслер. — Я хочу занять Бордену полтора миллиона долларов.
— Полтора миллиона? — У меня от изумления перехватило дыхание. Это был весь наш резерв на непредвиденные обстоятельства, которые в кино являлись обычным делом.
— Да, я сказал полтора миллиона, — медленно кивнул Петер. — Ты правильно меня расслышал.
— Но Петер, — запротестовал я, — это все, что у нас есть. А если что-то случится?
За моей спиной раздалось вежливое покашливание. У стены сидел Борден, такой маленький, что я его сразу и не заметил. Я испугался, увидев, как он осунулся. Борден стал абсолютно седым. Я подошел к нему и протянул руку.
— Привет, — смущенно произнес я. — Я тебя и не заметил.
— Привет, Джонни! — поздоровался он, пожимая мою руку.
Я едва узнал его голос. Сейчас в нем слышалась неуверенность.
— Я не хотел тебя обидеть.
— Знаю, Джонни, — слабо улыбнулся Борден. — Я тебя понимаю. На твоем месте я чувствовал бы себя точно так же.
Я повернулся к Петеру.
— Может, я бы не вел себя, как последний дурак, если бы знал, в чем дело.
— Ну так вот… — начал Петер Кесслер, но Борден остановил его, подняв руку.
— Дай мне рассказать, Петер. Это ведь моя проблема.
Петер кивнул, и я повернулся к Бордену.
Он медленно опустился на стул и несколько секунд молча смотрел на меня. Затем заговорил печальным голосом, и я понял, что ему стыдно.
— Тебе, наверное, покажется смешным, Джонни, что Борден пришел к тебе за деньгами, — медленно начал он. — Смешно, что Вилли Борден, президент крупнейшей в мире киностудии, не может обратиться в банк. Но это так. Вы моя последняя надежда.
Он наклонился вперед, и я, как зачарованный, не мог отвести от него взгляда, а он обнажал передо мной свою душу. Казалось, мы присутствуем при кончине его гордости и воли.
— Перед началом кризиса я сидел на троне. Купив ваши кинотеатры, я претворил в жизнь свою последнюю мечту. Я обладал самой большой киносетью, получал самые большие доходы. Я считал себя очень умным. — Он горько рассмеялся. — Но я забыл, что, когда творишь большие дела, можно потерять большие деньги. Именно это со мной и произошло — я понес громадные убытки. Через год после начала кризиса мои кинотеатры стоили в два раза меньше того, что мы за них заплатили, даже те, что я купил у вас. Вы и не догадываетесь, как вам повезло, что вы вовремя избавились от них.