Я открыл рот, но Борден поднял руку.
— Я не виню тебя, Джонни, — быстро проговорил он. — Ты знал о том, что произойдет столько же, сколько и я. Я хотел купить их, и я их купил. В двадцать девятом мы потеряли одиннадцать миллионов. Я напрасно надеялся, что тридцатый окажется удачнее, но все оказалось наоборот. Мы понесли почти шестнадцатимиллионные убытки, и первые шесть месяцев этого года не показали никаких признаков улучшения. Мы уже потеряли семь миллионов.
Может, ты считаешь меня безумцем, что я пришел за полутора миллионами и все это рассказываю? — Он несколько секунд подождал ответа, затем продолжил: — Я прошу деньги не для бизнеса, а для себя.
Я озадаченно посмотрел на него.
— Понимаешь, Джонни, — объяснил он, увидев удивление на моем лице, — сейчас все не так, как раньше, когда Борден был боссом и мог делать со студией все, что хотел. Многое изменилось. Вилли Борден больше не владеет «Борден Пикчерс». Конечно, он является президентом студии, но он не правит ею. Вместо него это делает совет ничего не смыслящих в кино директоров, которых выбирают акционеры. Эти директора приказывают Вилли Бордену и, если он не выполняет их приказов, он может катиться ко всем чертям! — На некоторое время он замолчал и устало прислонил затылок к спинке стула, затем опять наклонился ко мне и заговорил с иронией: — Даже «Борден Пикчерс» не может безболезненно понести убытки в тридцать четыре миллиона долларов. Конечно, мы по-прежнему имеем двадцать миллионов наличными и семьдесят в ценных бумагах и акциях, но кому-то нужно ведь быть козлом отпущения, кого-то необходимо распять перед акционерами, чтобы те могли сказать: «Смотрите, во всем виноват он! Это его вина!» И знаете, кто будет этим козлом? Не кто иной, как маленький Вилли Борден, который начал с нуля, с тележки на Ривингтон-стрит, который создал великую компанию. Им в голову пришла умная мысль — они решила выпустить дополнительные акции. Они выбросят на рынок два миллиона дополнительных акций. Им наплевать, что рынок не сможет их поглотить. Между Вилли Борденом и «Борден Пикчерс» существует соглашение, по которому Борден имеет право на четверть дополнительных акций и что его мнение должно учитываться при их выпуске. Если он их не купит, тогда они идут на рынок. Очень хитро придумано. — Борден покачал головой. — Очень хитро. Она знали, что у Вилли Бордена не окажется необходимых для покупки пяти миллионов долларов. Они знали, сколько у него денег. Сначала они вычислили, что его капитал сократился вдвое, и затем начали публично обвинять его в кризисе. Его уменьшившийся пакет акций не дает ему в правлении достаточного количества голосов, чтобы поступать по-своему, особенно если почти все члены правления против него. Но эти парни забыли одну важную вещь. Вилли Борден начал заниматься кино еще до того, как они о нем услышали, и у него много друзей, которые не захотят, чтобы его похоронили. — Он посмотрел на меня. — Я собрал у друзей и знакомых три с половиной миллиона и теперь пришел к вам за остальными. Мне хорошо известно ваше неустойчивое положение, неясное будущее, но идти мне больше некуда.
В кабинете воцарилась тишина. Наконец Петер Кесслер заерзал на стуле и смущенно спросил:
— Ну что скажешь, Джонни?
Я взглянул на Кесслера, затем опять посмотрел на Бордена.
— Петер, ты всегда говорил, какой толк от денег, если их нельзя дать другу в трудную минуту, — улыбнулся я.
Борден вскочил на ноги, бросился к нам и взволнованно схватил за руки. Его лицо ожило, он счастливо улыбался.
— Честное слово, я не забуду этого! Это простой заём. В течение года я все верну!
Борден ушел от нас с чеком в кармане. После его ухода мы с Петером посмотрели друг на друга. Наконец Кесслер вытащил из кармана часы, взглянул на них и вздохнул.
— С кем-нибудь обедаешь, Джонни?
У меня была назначена встреча, но я мог отменить ее.
— Нет, я зайду за тобой через несколько минут. Наведу только порядок на столе.
Я вернулся к себе, отменил по телефону встречу и пошел к Петеру.
Весь обед он задумчиво молчал. Наконец принесли кофе. Кесслер закурил одну из своих больших сигар, задумчиво посмотрел на меня и заговорил, словно размышлял вслух:
— Понимаешь, что все это означает? — поинтересовался он, размахивая сигаретой. — Это значит, что в кино наступает новая эра. Я давно предвидел ее приближение, еще тогда, когда предупреждал Вилли не связываться с людьми с Уолл-стрит. Понимаешь, в глубине души они нас ненавидят, потому что мы новички, потому что мы создали свои компании без их участия, потому что мы евреи. — Он нахмурился и посмотрел на меня, чтобы увидеть эффект своих слов.