Витторио Гидо положил трубку и улыбнулся своему собеседнику.
— Похоже, вы получите эти акции, мистер Ронсен, — медленно сообщил он.
— Я очень рад, мистер Гидо, — улыбнулся Ларри Ронсен. — Должен признаться, что для меня лично будет большим облегчением, если у «Магнума» все наладится. Терпеть не могу, когда так неряшливо ведут дела.
— Абсолютно с вами согласен, мистер Ронсен. Я испытываю те же самые чувства. Если бы не мистер Сантос, они бы не получили от нас ни цента.
— Можете не сомневаться, мистер Гидо, — сказал Ларри, вставая, — что при умелом руководстве «Магнум Пикчерс» выполнит свои обязательства перед вашим банком. Я лично займусь этим.
Витторио Гидо тоже встал.
— Я позвоню вам на следующей неделе.
— Буду ждать вашего звонка, — кивнул Ронсен.
Вик провел гостя до двери. Может, хоть сейчас Ал поверит, что Джонни Эдж не такой уж и умный.
Джонни смотрел в темноту не в силах уснуть. Разговор с Гидо встревожил его сильнее, чем он думал. Эдж сел и включил свет.
Через несколько минут раздался звонок. Наконец его соединили с Калифорнией.
— Джонни! — радостно воскликнула Дорис. — Я так рада, что ты позвонил.
Он улыбнулся.
— Мне необходимо поплакать на чьем-нибудь плече, милая, и я подумал, что твое плечо отлично подойдет для этой цели, — невесело сказал Эдж.
— Что случилось, дорогой? — встревожилась она.
Он рассказал ей о разговоре с Гидо.
— Это значит, что он собирается продать твои акции?
— Вот именно, милая.
— Но это же подло! Если он немного подождет, он получит назад свои грязные деньги!
— Думаю, Вик знает это не хуже нас, — горько проговорил Эдж. — Он хочет причинить мне как можно больше вреда.
— Скотина! — воскликнула Дорис Кесслер. — Я позвоню и скажу ему, что о нем думаю.
Джонни чуть не рассмеялся, услышав в ее голосе такую ярость. Настроение поднялось. Дорис неожиданно оказалась рядом. Ничего ведь еще не произошло.
— Лучше не стоит, милая, — возразил он. — Это не поможет. Придется ждать и надеяться на лучшее.
— Джонни, мне жаль. — В голосе Дорис послышались слезы.
— Не беспокойся, любимая. — Теперь пришла его очередь успокаивать ее. — Это не твоя ошибка.
— Но, Джонни, — почти заплакала Дорис, — все разваливается на глазах. Папа на тебя страшно обиделся, Витторио не вернет акции, «Магнум» тоже в опасности.
— Не плачь, милая. Все наладится.
— Ты правда так думаешь, Джонни? — Она на секунду замолчала.
— Конечно, — солгал он.
— Тогда, как только папа перестанет злиться на тебя, мы поженимся!
— Если хочешь, можно сделать это и раньше, — улыбнулся Эдж.
Когда Джонни вернулся с обеда, на столе лежала телеграмма. Он прочитал ее и рухнул на стул. Сердце похолодело. Все, конец! Вик продал его акции. Эдж гневно сжал кулаки. Скотина! Джонни до последнего момента надеялся, что он не пойдет на это, но этот негодяй продал их, черт бы его побрал!
Джонни еще раз перечитал телеграмму:
«Дорогой Джонни. К сожалению, сегодня пришлось продать твои акции за миллион долларов, плюс проценты. Двести пятьдесят тысяч долларов будут перечислены на твой счет. Жду дальнейших распоряжений по их поводу. С приветом, Вик».
Эдж гневно скомкал телеграмму и бросил в корзину для мусора. Джонни с удовольствием бы велел ему взять эти чертовы бабки и засунуть их в одно место по доллару.
Марк вошел в комнату, когда Дорис складывала письмо. Он посмотрел на нее и улыбнулся.
— От дружка?
— Да, — рассеянно ответила Дорис Кесслер, глядя на брата, словно на незнакомого человека.
— Что он пишет? — полюбопытствовал Марк.
— Витторио Гидо продал его акции.
— Вот как? — удивился Марк.
Она кивнула и отвернулась.
— Какая жалость! — посочувствовал Кесслер-младший, чувствуя в душе радость.
Неожиданно Дорис яростно посмотрела на брата и прошептала:
— Это ты виноват!
— Я не просил его делать это, — запротестовал Марк.
Она дала Марку громкую пощечину, и его рука автоматически метнулась к щеке. Ему стало стыдно.
— Это тебе за Джонни! — яростно сказала Дорис. В ее глазах заблестели слезы. — Из-за тебя он потерял все, что имел. Ты… ты дрянь! — Она выбежала из комнаты, прижав к глазам платок.
12
Петер устало стоял у окна и смотрел на Плазу. Высокая рождественская елка сверкала тысячами огней, лед на катке в свете лампочек казался слоновой костью кремового цвета, на которой лениво катались несколько человек. Было почти шесть часов, и люди торопились домой.