— Придется подождать, Джонни, — мягко ответила Дорис, кладя ладони ему на щеки. — Папа расстроится еще сильнее.
— Я устал ждать, — объявил Джонни, поймав ее за руку.
Дорис Кесслер молча смотрела на него. Ее глаза молили о терпении.
— Что ты здесь делаешь? — загремел голос Петера.
Джонни испуганно поднял голову. Глаза Кесслера дико сверкали.
— Я пришел попытаться вдолбить хоть каплю разума в твою твердолобую башку!
Петер бросился к Эджу и крикнул дрожащим голосом:
— Убирайся из моего дома, Иуда!
Джонни встал и успокаивающе протянул руки.
— Петер, ну послушай меня. Ты должен знать, что я…
— Не лги мне! Я знаю, что ты сделал! — Он с упреком повернулся к дочери. — Это ты позвала его?
— Нет, не она, — опередил ее Джонни. — Это была моя идея. Нам нужно кое-что прояснить.
— Кое-что прояснить, — усмехнулся Петер Кесслер. — Ты и ее пытаешься настроить против меня? Неужели тебе мало того, что ты сделал? Неужели ты еще не удовлетворен?
— Мы хотим пожениться.
— Выйти за тебя замуж? — изумился Петер. — Дорис хочет выйти за тебя замуж? За тебя, за антисемита? Да она скорее умрет, чем сделает это! Убирайся, пока я не вышвырнул тебя!
— Папа! — Дорис взяла отца за руку. — Ты обязан выслушать Джонни. Он не продал тебя. Он поставил свои акции под залог…
— Заткнись! — закричал Кесслер на дочь. — Если ты уйдешь с ним, я тебя знать не хочу! Если ты уйдешь с ним, то пойдешь против своей семьи, против своей крови! Неужели ты не понимаешь? Все эти годы я знал, что он ревнует меня, плетет за моей спиной интриги, чтобы отнять компанию. Сейчас я оглянулся назад и понял, что вел себя, как последний дурак, доверяя ему. Он такой же антисемит, как и все остальные! Они все нас ненавидят! И он такой же, как все! А сейчас он и тебя старается настроить против меня.
Дорис беспомощно посмотрела на отца, затем перевела взгляд на Джонни. По ее лицу текли слезы.
На лице Джонни Эджа застыла каменная маска. Он медленно и как-то неловко повернулся к Петеру.
— Ты не хочешь слушать, — с горечью проговорил Эдж, — а если и слушаешь, то не веришь. Ты старик, весь пропитанный собственной желчью и изъеденный собственными ядами. Но ты еще не настолько стар, чтобы в один прекрасный день узнать, что ошибался! — Джонни взял шляпу и медленно направился к двери. Он остановился и оглянулся на Дорис.
В комнату вошла Эстер, но он даже не заметил ее. Его глаза горели от слез, голос дрожал.
— Дорис, ты идешь со мной? — Впервые в его голосе прозвучала мольба.
Она покачала головой и подошла к родителям. Мать взяла дочь за руку.
Джонни Эдж долго смотрел на Дорис. Наконец Петер, яростно закричал:
— Иди! Иди! Чего же ты ждешь? Видишь, она остается. Возвращайся к своим друзьям-мошенникам! Думаешь, им можно доверять? Полагаться на них? Скоро ты узнаешь, что все наоборот. Придет время, и они и тебя вышвырнут так же, как ты поступил со мной!
Слезы ослепили Джонни, но гневный голос Петера Кесслера продолжал греметь в его ушах.
— Ты смеялся над мелким лавочником из Рочестера, которого сделал киношником. Ты сотворил его и думал, что можешь вертеть им, как хочешь, а когда он перестал быть тебе нужен, ты избавился от него. Я верил тебе, а ты все это время смеялся надо мной. Все эти годы ты заставлял меня думать, что это мое дело, тогда как оно было твоим! Ты славно посмеялся над маленьким евреем из Рочестера! Можешь теперь гордиться собой. Все время ты водил меня за нос, но наконец-то все кончено! Можешь уходить. Больше тебе нечего из меня высасывать! — Петер разрыдался.
Джонни сделал к нему несколько шагов.
— Почему ты это сделал, Джонни? — спокойно спросил Кесслер старческим голосом. — Почему ты сделал это сейчас? Ведь тебе было достаточно в любое время подойти ко мне и сказать: «Ты мне больше не нужен. Кино переросло тебя». Думаешь, я не вижу этого? — Кесслер устало закрыл глаза. — Если бы ты пришел ко мне, я бы отдал тебе компанию. Мне не нужны больше деньги, я устал от борьбы. В моей жизни всего этого было предостаточно! Но нет, — более твердо и холодно продолжил Петер. — Ты хотел сделать все по-своему! Ты хотел воткнуть мне в спину нож.
Они долго смотрели друг другу в глаза. Казалось, они остались одни. Джонни искал в глазах Петера хоть след теплоты, но они оставались жесткими и непоколебимыми.
Эдж посмотрел на Дорис, затем — на Эстер. На их лицах виднелась жалость. «Дай ему время, — молча молили они глазами. — Дай ему время!»
Наконец Джонни, не сказав ни слова, подошел к двери и вышел из квартиры. Его сердце превратилось в кусок льда. Он оглянулся на дверь квартиры Кесслеров, и глаза наполнились слезами.