— Помнишь тот день, когда вы поссорились и он выгнал тебя?
Я кивнул. Краешком глаза я поймал взгляд Дорис.
— Сразу после твоего ухода он позвонил мне. — Ал сунул в рот новую сигару. — Правда? — спросил он у Дорис.
— Я помню тот день. Я не слышала разговор, но помню его.
Ал Сантос повернулся ко мне.
— «Джонни, — были его первые слова, — продал меня». Затем он попросил денег, чтобы выкупить контрольный пакет акций.
Я тогда только узнал, что сделал Витторио. Я страшно на него разозлился, но что сделано, то сделано. Я ответил, что с радостью займу ему деньги, но спросил, они ли требуются ему?
«Что ты хочешь этим сказать?» — не понял он.
«Они предложили тебе четыре с половиной миллиона за твои акции. Зачем рисковать, когда можно получить такие деньги, уйти в отставку и спокойно доживать свой век?»
Петер помолчал с минуту. Я знал, что он думает. Затем я рассказал, что сделал Витторио. После долгих размышлений он поинтересовался:
«Значит, я ошибся в Джонни?»
«Выходит, что так».
«В таком случае мне тем более необходимы деньги!»
«Зачем?» — поинтересовался я.
«Затем что Джонни потерял все, и я должен помочь ему. А теперь без меня он лишится и работы в „Магнуме“».
«Джонни не потеряет работу. Он им нужен, он единственный человек, который знает компанию».
«Но когда-нибудь Джонни попадет в беду, — сказал Петер Кесслер. — Они сделают с ним то же, что со мной. Что тогда ему делать? Кроме нас у него никого нет».
«Если он попадет в беду, я помогу ему, — ответил я. — А пока не принимай все так близко к сердцу. Чтобы создать «Магнум», ты много работал. Пришло время отдыхать, наслаждаться жизнью с женой и детьми. С четырьмя с половиной миллионами долларов тебе не о чем будет беспокоиться».
Потом он заставил меня пообещать помочь тебе, если возникнут неприятности. Я без колебаний поклялся, потому что сам собирался сделать это. Затем Петер согласился продать свои акции.
Сантос закурил. В наступившей тишине я смотрел на Ала, и мое сердце было так переполнено, что я не мог говорить. Эти двое людей всю жизнь были моими ангелами-хранителями. Я так много задолжал им, что мне никогда не расплатиться. Не такой уж я и умный, как мне казалось.
Мы в кино были очень заняты тем, что заворачивали мечты в блестящий целлулоид, и забывали, что мы обычные люди, которые по-настоящему верят в свои мечты. Мы блуждали в мире грез собственного изготовления, и всякий раз, когда грубая реальность дня врывалась в наш мир, мы вскрикивали от страха и неистово бросались заделывать бреши в целлулоидной броне.
Я ничем не отличался от остальных. Я тоже жил в мире прекрасных грез, который только подогнал под себя. Как и остальные, я воздвиг себе крепость с целлулоидными стенами.
Однако целлулоид обладает одним плохим свойством, о котором мы все забыли — он плавится под лучами солнца. Я ошибочно считал свою крепость неприступной.
Всю неприступность создавали наши близкие и друзья. Сейчас я знал, что бо́льшую часть прочности обеспечивал Петер Кесслер, который являлся и стенами и фундаментами. Без него не существовало бы и самой крепости, без него не было бы и мира грез, в котором я бы жил.
Сейчас я это знал, только понял все слишком поздно.
Мое перо опять заскрипело по бумаге.
«Сим уведомляю о своей отставке с поста президента и члена совета директоров „Магнум Пикчерс Компани“».
— Ты не имеешь права делать этого, Джонни! — раздался женский крик.
Я поднял глаза и увидел испуганную и разгневанную Дорис Кесслер. После нескольких секунд изумленного молчания я наконец спросил:
— Почему ты оставила дома мать?
— Ты не можешь сделать этого, Джонни! — повторила она, не сводя взгляда с моего лица и полностью игнорируя мой вопрос. — Ты не имеешь права просто так взять и уйти!
Я встал, подошел к окну и открыл его дрожащими руками. В кабинет ворвалась музыка.
— Не имею права? — хрипло переспросил я. — Послушай это! Я не хочу, чтобы в моем доме, когда я умру, тоже играла музыка. Я хочу, чтобы они прекратили работать хоть на день, хоть на минуту, но я хочу, чтобы они остановились, чтобы меня помнили!
Дорис не спеша подошла ко мне. Ее взгляд был устремлен куда-то вдаль, голова — наклонена набок, как всегда, когда она прислушивалась. Она что-то вспоминала и прислушивалась. Дорис долго простояла молча. Когда она наконец прервала молчание, в ее голосе слышались лирические нотки, которых раньше я не замечал.
— Неужели можно оставить после себя памятник более величественный, чем возможность доставить миллионам людей удовольствие, которое помогает забывать заботы повседневной жизни?