Кесслеры завтракали. Марку тогда было около восемнадцати. Высокий и худой парень со следами юношеских прыщей на лице при виде Далси присвистнул от удивления.
Петер одернул сына и велел вести себя прилично. Я гордо засмеялся, а Далси слегка покраснела. Я знал, что ей нравилось привлекать внимание окружающих, она являлась прирожденной актрисой. Я знал, что ее румянец тоже игра, но мне нравилось ее притворство.
В этом, по-моему, заключалось обаяние Далси. Куда бы мы ни ходили, вслед ей всегда поворачивались головы. Она относилась к тем женщинам, в обществе которых любят находиться мужчины. Высокая, стройная, с высокой грудью и рыжевато-карими глазами, она таила в себе скрытый сексуальный вызов, против которого не мог устоять ни один мужчина с момента появления человечества.
Нам принесли стулья. Я еще не рассказал Кесслерам, что мы женаты. Заметив вопросительный взгляд Дорис, я неловко заерзал на стуле. Никак не мог придумать, как подипломатичнее сообщить новость.
Неожиданно у меня мелькнула идея, и я обратился к Дорис:
— Милая, больше можешь не беспокоиться о своем старом дяде Джонни. Он в конце концов нашел женщину, которая согласна выйти за него замуж.
Девушка слегка побледнела, но в волнении я не обратил на это внимание.
— Ты… ты хочешь сказать, что собираешься жениться? — спросила она чуть дрожащим голосом.
— Мы поженились вчера вечером! — рассмеялся я.
Петер вскочил, обошел вокруг стола и пожал мне руку.
Эстер обняла Далси. Только побледневшая Дорис продолжала сидеть и смотреть на меня темно-голубыми, широко раскрытыми глазами. Она слегка наклонила голову набок, как бы для того, чтобы лучше слышать.
— Ты не хочешь поцеловать своего дядю Джонни? — спросил я у девушки.
Дорис подошла ко мне, и я поцеловал ее холодные губы. Затем она взяла Далси за руку и поцеловала в щеку.
— Желаю счастья!
Я смотрел на Дорис и Далси. Обе девушки были примерно одного возраста, но меня поразило не это.
У Дорис была бледная кожа, она коротко стриглась и рядом с Далси выглядела как школьница. Далси тоже внимательно разглядывала ее. Я уже знал этот ее взгляд, который большинству людей казался мимолетным. Но я уже достаточно хорошо изучил ее. За считанные секунды она могла определить этим взглядом больше, чем большинство людей — за часы.
— Она очаровательна, Джонни! — воскликнула Эстер. — Где ты ее нашел?
— Далси актриса, — объяснил я. — Мы познакомились за кулисами в одном нью-йоркском театре.
— Актриса, говоришь? — обрадовался Петер. — Может, у нас найдется для Далси роль.
Далси улыбнулась ему.
— Всему свое время, — ответил я. — Сначала мы должны устроиться.
Далси молчала. В машине она повернулась ко мне.
— Джонни.
— Да, дорогая, — откликнулся я, не сводя взгляда с дороги.
— Ты знаешь, что она любит тебя?
Я бросил на нее мимолетный взгляд. Рыжевато-карие глаза жены удивленно смотрели на меня.
— Ты говоришь о Дорис?
— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю, Джонни.
— На этот раз ты ошибаешься, дорогая, — смущенно рассмеялся я. — Я для нее всего лишь дядя Джонни.
Далси тоже рассмеялась. Только в ее смехе слышалось удивление над мужской глупостью.
— Дядя Джонни, — повторила она и опять рассмеялась. — Ты читал ее книгу?
— Нет. У меня не было времени.
— А следовало бы почитать, дядя Джонни, — с лепкой иронией заметила Далси. — Ты легко найдешь в ней себя.
Дорис вновь заговорила тихим голосом:
— Я решила вызвать доктора, прежде чем показывать телеграмму маме. Затем мне показалось, что лучше сначала показать ее папе. Он сидел в библиотеке. Папа не ответил на стук, поэтому я вошла. Он сидел за столом и пристально смотрел на телефон. Я всегда удивлялась, почему он не уберет этот прямой телефон со студией.
Я знал, о каком телефоне идет речь, и непроизвольно посмотрел на него. Телефон одиноко стоял на столе и казался всеми забытым и заброшенным. В старые дни, когда им пользовались, на пульте студии загоралась синяя лампочка. Это значило, что звонит сам президент, звонок которого тогда означал первостепенную важность.
— Он тоскливо смотрел на него. «Папа», — сказала я слегка дрожащим голосом. «Что, liebchen?» — Он с трудом оторвался от своих мыслей. Неожиданно все слова куда-то исчезли, и я молча протянула телеграмму. Когда он медленно прочитал ее, его лицо побелело под загаром. Некоторое время он недоуменно смотрел на меня, его губы шевелились. Затем отец перечитал телеграмму и наконец сказал: «Я должен сказать маме». Он сделал несколько шагов, затем слегка споткнулся, и я подхватила его под руку. Я закричала: «Папа! Папа!» Неожиданно я расплакалась.