— Чем могу служить, джентльмены? — первым нарушил молчание Сигейл.
— «Магнум» хотел бы на три недели арендовать студию Слокума, чтобы сделать сериал. — Петер сразу же перешел к делу.
Мистер Сигейл сцепил руки на животе, откинулся на спинку стула и посмотрел на потолок.
— Понятно. — Он выпустил вверх облако дыма. — Вы, надеюсь, подписывали соглашение о производстве картин продолжительностью не более двух частей?
— Конечно, мистер Сигейл, — быстро ответил Петер.
— Вы их выполняете?
Джонни посмотрел на Петера. Разговор шел не так, как он ожидал.
— Ну что за вопрос! — слегка изумленно воскликнул Кесслер. — Вы же прекрасно знаете, что выполняем.
Мистер Сигейл выпрямился. Сейчас он смотрел прямо перед собой, пухлые руки нашли какую-то бумагу.
— Гм-мм, вы в прошлом году отсняли семьдесят две части.
Кесслер не ответил. Он тоже почувствовал что-то неладное. Петер бросил быстрый взгляд на партнера. С холодного лица Джонни твердо смотрели прищуренные голубые глаза. Петер понял, что Джонни тоже почувствовал опасность.
— К чему все эти вопросы, мистер Сигейл? Мы только просим студию, чтобы снять сериал.
Мистер Сигейл встал, обошел стол и подошел к Кесслеру. Стал перед креслом и посмотрел на него сверху вниз.
— Вы уверены, что хотите только снять сериал, мистер Кесслер?
Джонни Эдж начал понимать, что происходит. Этот коротышка играл с Петером, как кошка с мышкой. Он знал, чего они хотят, знал это еще до их прихода. Но почему он тогда не отказал сразу?
— Конечно, мистер Сигейл. Для чего же нам еще может понадобиться студия? — вежливо ответил Петер.
— До меня дошли слухи, что вы хотите создать из бродвеевского спектакля «Бандит» картину из шести частей, — сказал Сигейл после небольшой паузы.
— Ну насмешили, — улыбнулся Петер Кесслер. — Может, я и говорил о том, что хочу сделать из «Бандита» сериал, но ни о какой картине из шести частей не могло быть и речи.
Сигейл вернулся на свое место.
— Извините, мистер Кесслер, но студия Слокума занята на лето, и мы не можем сдать ее вам в аренду.
— Что вы хотите сказать этим «занята»? — не выдержал Джонни. — Чушь! Я прекрасно знаю, что все лето там ничего не будут снимать.
— Не знаю, откуда вы получили такую информацию, мистер Эдж, — спокойно ответил Сигейл. — Кому это лучше знать, как не мне.
— Насколько я понял, мистер Сигейл, — вмешался Петер, — ассоциация не хочет, чтобы «Магнум» снял этот сериал?
Сигейл пристально посмотрел на Кесслера и объяснил:
— Мистер Кесслер. По пункту шесть параграфа «А» нашего соглашения мы забираем лицензию, по которой вы можете снимать картины.
Петер сильно побледнел. На какую-то долю секунд он, казалось, обмяк в кресле, затем выпрямился, и на лицо вернулись краски. Кесслер встал.
— Насколько я понял, ассоциация с помощью своего монопольного права хочет ограничить конкуренцию?
— Можете называть это, как хотите, мистер Кесслер. Ассоциация действует в строгом соответствии с контрактом.
В хриплом голосе Петера послышались стальные потки;
— Вы не можете запретить «Магнуму» делать картины, просто аннулировав контракт, Сигейл. Вы также не можете остановить прогресс кино. «Магнум» будет продолжать снимать картины с лицензией ассоциации или без нее!
Сигейл холодно смотрел на Петера Кесслера.
— Ассоциация не предпримет никаких шагов, мистер Кесслер, если только вы вновь подпишете соглашение, что не будете снимать картины продолжительностью более двух частей.
Джонни взглянул на Петера. Этот Сигейл оказался крепким орешком. Сначала бьет по голове кувалдой, а потом предлагает пряник. Интересно, что ответит Петер? Сигейл оставил лазейку.
Петер Кесслер спокойно стоял, в его голове мелькал множество мыслей. Существует шанс спасти компанию, но если он ухватится за этот шанс, у него никогда не хватит смелости опять подняться против ассоциации.
Петер действительно хотел делать настоящие художественные картины. Когда на экран переносят эти маленькие, застывшие на пленке картинки, они оживают, превращаются в реальных людей, в реальные события и приобретают смысл. При виде их публика смеется и плачет. Они так же, как театр, литература, музыка или какая-нибудь другая форма искусства, способны возбуждать людские души. А искусство только тогда подлинно, когда свободно.
Что тогда сказала Эстер? «Делай, что считаешь нужным. Плевать, имеем мы дом на Риверсайд Драйв или нет!»
Петер Кесслер подумал, что все же надо соглашаться на неожиданное для себя самого предложение Сигейла, но сказал он совсем другое: