— Они не такие уж и плохие, как пишут газеты, — заметил я. — Я их просмотрел, и можешь мне поверить — приходилось видеть и хуже.
— Можешь не расхваливать их, Джонни, — тихо ответил Паппас. — Я покупаю.
— Но это еще не все, Джордж. Деньги нам нужны немедленно.
Некоторое время он колебался, затем ответил:
— О’кей, Джонни, для тебя я сделаю и это.
— Спасибо, Джордж. Это очень большая помощь.
Официант убрал со стола. Я заказал кофе с яблочным пирогом, а Джордж — один черный кофе.
За десертом он поинтересовался, давно ли я говорил с Петером. Прожевав пирог, я ответил:
— Нет. Я не разговаривал с ним почти шесть месяцев.
— Почему бы тебе не позвонить ему, Джонни? По-моему, он обрадуется твоему звонку.
— Он сам может мне позвонить, — кратко ответил я.
— Все еще злишься, Джонни, да?
— Да нет, просто противно. Он считает меня антисемитом.
— Ты же знаешь, что он не верит в это.
— Откуда, черт побери, я могу знать, во что он верит! Он вышвырнул меня из своего дома, когда я посоветовал ему продать все, что у него есть. Он обвинил меня в шпионстве. Он кричал, что мы с Ронсеном стараемся уничтожить его. Он обвинил меня во всех смертных грехах. Он считает, что я обязан был вовремя остановить его. О нет, Джордж, я долго терпел, но мое терпение лопнуло.
Паппас сунул в рот длинную сигару и не спеша зажег ее, не сводя с меня взгляда. Раскурив сигару, он спросил:
— А как же Дорис?
— Она решила остаться со стариком. От нее тоже никаких известий. — Мне было больно говорить о Дорис. Я нередко вел себя как последний дурак, и когда, казалось, между нами что-то налаживалось, в последний момент все рушилось.
— Что ты ждал от нее, — удивился Джордж. — Я знаю Дорис. Неужели ты думал, что она бросит старика в такой момент? Она слишком порядочная девушка для этого.
— Я и не хотел, чтобы она бросала старика. Единственное, что я хотел, это жениться на ней.
— И как бы к этому отнесся Петер?
Я молчал, потому что знал, как к этому отнесется Петер. Все равно вопрос был мне неприятен. Он касался моей личной жизни. Мы с Дорис отдали Петеру слишком много своих сил.
Джордж подозвал официанта, расплатился, и мы вышли. Он повернулся ко мне и крепко пожал руку.
— Позвони ему, — по-дружески посоветовал Паппас. — Вы оба почувствуете облегчение.
Я не ответил.
— Счастливо, Джонни, — попрощался Джордж. — Все будет в порядке. Я рад, что президентом стал ты, а не Фарбер. Держу пари, Петер тоже рад этому.
Я поблагодарил его и отправился наверх. В лифте думал о звонке Петеру, но когда добрался до своего этажа, решил, что если бы он хотел поговорить со мной, то уже бы сам позвонил.
В приемной Джейн не было, и я понял, что она еще обедает. На моем столе лежала довольно высокая кипа почты, прибывшая в мое отсутствие. Для устойчивости ее придавили пресс-папье.
Пресс-папье сразу показалось странно знакомым. Ну да, это же маленький бюст Петера. Я взвесил его в руке, сел и принялся разглядывать. Несколько лет назад Петеру показалось, что его бюст вызовет прилив вдохновения у каждого служащего. Он нанял скульптора, который за тысячу баков вылепил его. Затем нашли маленький заводик, сделали под высоким давлением отливку, и вскоре на каждом столе в компании стоял маленький бюст президента.
Скульптор здорово приукрасил Петера. Даже тридцать лет назад я не видел у него такой шевелюры. Ваятель вылепил волевой квадратный подбородок, которого никогда не было, сделал орлиный нос. От бюста веяло спокойной, уверенной решительностью, которой Петер обладал в такой же мере, как житель Луны. В основании виднелись слова: «Для человека, желающего работать, нет ничего невозможного. Петер Кесслер».
Я встал и, захватив бюст, подошел к стене рядом с камином. Нажал кнопку. В ванной на стене справа висели несколько маленьких полок для всякой всячины. Я осторожно водрузил статуэтку Петера в центр верхней полки, сделал шаг назад и принялся любоваться проделанной работой.
На меня, словно живое, смотрело приукрашенное лицо бывшего президента. Я вышел из ванной и закрыл дверь. Рассеянно просмотрел несколько писем, но ничего не понял. Продолжал думать о металлическом Петере и о том, как он смотрел на меня, когда я ставил его на полку.
Сердясь на самого себя, я вынес бюст из ванной и огляделся по сторонам в поисках места, где бы он не мешал мне. В конце концов поставил бюст на каминную полку. Мне показалось, что он улыбается и говорит: «Так-то лучше, мой мальчик».