— Почему бы нам не сделать съемную крышу, как в цирке? Мы будем ее натягивать, когда пойдет дождь.
Джо нет уже двадцать лет, но некоторые подробности, связанные с ним, так же живы и ярки в моей памяти, словно я встречался с ним каждый день все эти двадцать лет. Я помнил громовые раскаты его смеха, когда он рассказывал о покупке земли. Это была его любимая история. Я улыбнулся, оглядывая территорию студии площадью в сорок акров, которые не стоили нам ни цента наших собственных денег.
Все это произошло после моего возвращения в Нью-Йорк с «Бандитом». Петер остался в Голливуде, потому что в Нью-Йорке он по-прежнему оставался персоной нон грата. Первый показ состоялся в просмотровом зале студии Бордена. Независимые продюсеры смелели с каждым днем по мере того, как росла вероятность выигрыша тяжбы с ассоциацией, затеянной Фоксом.
Просмотровый зал оказался переполнен. Среди зрителей, кроме продюсеров, находились и владельцы синематографов, большей частью наши кредиторы. Не знаю даже, у кого картина вызвала бо́льший восторг — у прокатчиков, которые моментально захотели купить ее, или у кредиторов, которые начали понимать, что деньги к ним вернутся, возможно, даже с некоторой прибылью.
Не думаю, что кто-нибудь из нас в даже самых радужных мечтах мог предвидеть последующие события. Через два часа после просмотра я уже собрал у прокатчиков сорок тысяч долларов. Борден стоял рядом, когда владельцы синематографов совали мне чеки, и твердил:
— Я не могу в это поверить. Я не могу в это поверить.
Около полуночи я позвонил Петеру. От волнения я даже заикался.
— У нас сорок тысяч долларов, Петер! — прокричал я в трубку.
— Что ты сказал, Джонни? — Его тихий голос постоянно прерывал треск. — Мне послышалось, сорок тысяч долларов?
— Правильно. Сорок тысяч долларов! Картина страшно понравилась.
На том конце воцарилось молчание, затем Петер с сомнением произнес:
— Откуда ты звонишь, Джонни?
— Из студии Бордена.
— Вилли далеко?
— Рядом стоит.
— Дай ему трубку, — попросил Петер.
Я протянул трубку Бордену.
— Привет, Петер! — поздоровался Борден.
До меня доносился сквозь треск голос Петера, но я ничего не мог понять. Борден, улыбаясь, смотрел на меня.
Он дождался, когда Кесслер закончит говорить. Улыбка стала шире.
— Нет. Джонни за всю ночь не выпил ни капли спиртного. Он такой же трезвый, как и я. — Несколько секунд говорил Петер, затем Борден сказал: — Угу, сорок тысяч долларов. Я собственными глазами видел чеки.
Петер что-то сказал, и Борден протянул мне трубку.
— Ты что, не поверил мне? — обиделся я.
— Поверить тебе? — счастливо воскликнул Кесслер. — Мальчик мой, да я собственным ушам не могу поверить. Сорок тысяч долларов!
— Деньги переведу завтра утром.
— Нет, — ответил Петер. — Переведи только половину, чтобы я расплатился с Алом. Из второй половины оплати наши долги в Нью-Йорке.
— Но Петер, мы опять окажемся на мели. Мы здесь должны почти двадцать тысяч, а на что снимать следующую картину?
— Если я рассчитаюсь за «Бандита», я хоть одну ночь посплю спокойно, — объяснил Кесслер. — А как собрать деньги на следующую картину, буду думать завтра.
— А как же со студией? Не можем же мы все время снимать на ферме! Заплатим половину, кредиторы не откажутся подождать: «Бандит», похоже, соберет четверть миллиона, и они знают это.
— Если он столько принесет, тем более можно расплатиться сразу со всеми, — настаивал Петер.
— Но деньги-то придется ждать почти год, — возразил я. По законам штата прокатчики имели право заплатить нам только через шесть месяцев. — Что мы будем делать нее это время? Просиживать штаны? Мы сейчас не можем ждать!
— Делай, как я сказал! — твердо приказал Петер Кесслер. — Хоть одну ночь я смогу поспать спокойно.
Я знал, что он опять взял верх. Когда в голосе Петера появлялись эти упрямые нотки, можно хоть на голову становиться, он не изменит своего мнения.
— Хорошо, Петер.
— Значит, им понравилась картина, да? — Его голос сразу повеселел.
— Все чуть с ума не посходили от восторга. Особенно от того эпизода, где шериф и бандит палят друг в друга у девушки в гостиной. — Я знал, что ему будет приятно это слышать. Эпизод в гостиной был его идеей. В пьесе стрельба происходила в большом салуне, но у нас не хватило денег на строительство декораций для салуна. Поэтому Петер перенес стрельбу в гостиную.
— Я же тебе говорил, в доме эта сцена будет выглядеть более драматично, — довольно рассмеялся Петер.