— Ты так думаешь, старый подлец? — громко воскликнул я. Затем усмехнулся и вернулся к столу. Наконец можно было сконцентрировать внимание на почте.
В три часа заглянул Ронсен. На его круглом, откормленном лице застыла улыбка, из-за квадратных очков смотрели глаза вполне довольного собой человека.
— Устроился, Джонни? — поинтересовался он своим сильным голосом. Когда слышишь этот громкий, командный голос в первый раз, удивляешься, что он исходит из такого круглого, рыхлого тела. Правда, тут же вспоминаешь, что это же Лоуренс Д. Ронсен. Люди такого класса рождаются с командным голосом. Готов держать пари, что в грудном возрасте он не хныкал из-за материнского молока, а приказывал, чтобы ему его дали. А может, я ошибаюсь, и матери подобных младенцев вообще не кормят грудью?
— Да, Ларри, — ответил я. Еще мне не нравилось в нем то, что в его присутствии невольно хотелось говорить на безупречном английском языке, на что я по своей природе был неспособен.
— Как прошла встреча с Паппасом? — поинтересовался Ронсен.
Должно быть, его шпионы работают без перерыва на обед.
— Неплохо. Я продал ему «ужасную десятку» за четверть миллиона баков.
Цифра произвела впечатление, и его губы расплылись в довольной улыбке.
— Причем деньги мы получим завтра, — добавил я.
Ронсен радостно потер руки, подошел к столу и похлопал меня по плечу удивительно тяжелей рукой. Я вспомнил, что в колледже он играл защитником.
— Я знал, что ты сможешь сделать это, Джонни, знал.
Удовлетворение исчезло с его лица так же быстро, как и появилось.
— Сейчас мы на верном пути, дружище, — заявил Ронсен. — Теперь не будет никаких промахов. С помощью этого старья мы быстро поправим дела.
Затем я поведал об утреннем совещании и о просьбе к начальникам отделов. Лоуренс Д. Ронсен внимательно слушал, время от времени кивая. Когда я закончил, он сказал:
— Я вижу, ты разработал целую программу.
— Да. Пожалуй, следующие три месяца придется провести здесь, чтобы находиться у руля.
— Это очень важно, — согласился Ронсен. — Если ты не будешь контролировать положение вещей в Нью-Йорке, можно будет закрывать лавочку.
Раздался звонок, и Джейн сообщила, что из Калифорнии звонит Дорис Кесслер.
Я замешкался на мгновение, потом попросил соединить нас. После негромкого щелчка донесся голос Дорис:
— Привет, Джонни.
— Привет, Дорис. — Интересно, что там могло случиться — в ее голосе слышались странные нотки.
— У папы случился удар, Джонни. Он хочет, чтобы ты приехал.
Я машинально посмотрел на бюст Петера, который стоял на камине. Ронсен, проследив мой взгляд, тоже заметил пресс-папье.
— Когда это произошло, Дорис?
— Около двух часов назад. Какой кошмар! Сначала пришла телеграмма, что Марк погиб в Испании. Папа ужасно расстроился и потерял сознание. Мы отнесли его в постель и вызвали врача. Он сказал, что это удар и неизвестно, сколько папа протянет — может, день, а может, два. Когда папа открыл глаза, он сказал: «Вызовите Джонни. Я должен с ним поговорить! Вызовите Джонни». — Дорис начала плакать.
Мой голос донесся словно издалека:
— Не плачь, Дорис. Я прилечу вечером. Обязательно дождитесь меня.
— Я буду ждать, Джонни, — пообещала она и положила трубку.
Я несколько раз нетерпеливо нажал на рычажок и попросил Джейн, снявшую трубку:
— Закажи мне билет на ближайший самолет в Калифорнию. Как только подтвердят бронь, сразу сообщи мне. Я поеду в аэропорт отсюда.
— Что случилось, Джонни? — Лоуренс Ронсен от волнения встал.
Слегка дрожащими пальцами я зажег сигарету.
— С Петером случился удар. Я лечу в Калифорнию.
— А как же планы в Нью-Йорке?
— Несколько дней подождут! — отрезал я.
— Джонни… — Он успокаивающе поднял руку. — Я понимаю твои чувства, но правлению не понравится такой поспешный отъезд. К тому же, ты там ничем не сумеешь помочь.
Я тоже встал и пристально посмотрел на Ронсена, не обращая внимания на его слова.
— Пошли правление подальше! — сказал я.
Именно Ронсен и являлся правлением. Он знал, что мне это известно, и его губы обиженно сжались. Он сердито повернулся и быстро вышел из кабинета. Впервые с того вечера, когда он предложил мне пост президента, я почувствовал покой.
— Ты можешь тоже идти подальше! — сказал я закрытой двери. Что этот сукин сын знал о последних тридцати годах моей жизни!
ТРИДЦАТЬ ЛЕТ НАЗАД. 1908
1
Джонни держал в руках рубашку и слушал, как часы на церкви бьют одиннадцать. «До поезда всего сорок минут», — подумал он и возобновил лихорадочные сборы. Быстро затолкал в чемодан оставшуюся одежду и захлопнул его. Придавав коленом и навалившись всем телом, Джонни замкнул чемодан. Наконец он снял его с кровати, прошел через зал и поставил рядом с дверью.