— Петер у телефона, Джонни, — слегка взволнованным голосом сообщила Джейн. Ежедневные, а иногда и по два раза на день звонки с одного побережья на другое за несколько тысяч миль до сих пор не перестали волновать ее и вызывать благоговейный ужас.
Эдж взял трубку. «Пусть спорит, я готов», — подумал он, прикладывая трубку к уху и откидываясь на спинку стула.
— Привет, Петер!
— Привет, Джонни! — донесся слабый ответ. — Как ты там?
— Отлично. А ты?
— Тоже хорошо. — Сейчас его голос звучал чуть громче. Забавно, но телефон, казалось, усиливал едва заметный немецкий акцент Кесслера. — Ты видел Дорис? У нее все в порядке?
Джонни совсем забыл о Дорис Кесслер.
— Когда она приехала, я сидел в просмотровой, — почти извиняющимся голосом объяснил он. — Ее встретила Джейн. Дорис сейчас переодевается в отеле. Мы обедаем вместе.
Петер гордо рассмеялся.
— Ты не узнаешь ее, Джонни. Она сейчас превратилась в настоящую молодую леди. За последние несколько лет Дорис сильно выросла.
В последнее время, когда Джонни ездил в Калифорнию, он не видел Дорис, которая училась в женской школе. Он сложил в уме цифры. Выходило, что Дорис сейчас восемнадцать лет.
— Наверняка не узнаю, — тоже рассмеялся Эдж. — Господи, как летит время!
— Ты бы и Марка не узнал! — В голосе Петера Кесслера сейчас слышалось еще больше гордости. — Он почти догнал меня.
— Не может быть!
— Честное слово, — заверил Петер. — Эстер не успевает покупать ему одежду, так быстро он растет.
— Да брось ты!
— Правда. Сам бы не поверил, если бы не видел собственными глазами. — На мгновение Кесслер замолчал. Затем спросил уже деловым тоном: — У тебя уже есть цифры за прошлый месяц?
— Да. — Джонни взял со стола лист бумаги, быстро прочитал ряд цифр и закончил, сказав, что в этом месяце они заработают тысяч шестьдесят.
— Если будем продолжать в том же темпе, в этом году сделаем больше миллиона, — довольно заявил Петер.
— Раз плюнуть! Только прошлая неделя принесла нам почти семьдесят тысяч.
— Отлично, — сказал Петер. — У тебя дела идут превосходно! Так держать.
— Есть так держать. Сегодня пришла пленка с Вильсоном. — Сейчас уже в голосе Джонни Эджа слышались гордые нотки.
— Кошмар! — Петер теперь вовсю употреблял киношный слэнг.
— Вечером ее уже будут показывать на Бродвее. Когда я рассказал прокатчикам об аэроплане, они сразу перестали торговаться.
— Мне бы тоже хотелось посмотреть.
— Твою копию отправлю сегодня же вечером поездом, — пообещал Эдж. — Что там у вас нового? — Он хотел дать Петеру возможность похвастаться.
Джонни внимательно несколько минут слушал Кесслера. «Магнум» завершил несколько картин, и сейчас подходили к концу съемки последней картины года. Неожиданно Петер объявил:
— Наверное, в следующем месяце, когда все закончим, я приеду в Нью-Йорк. Я там не был почти год, да и Эстер с удовольствием проведет пасху с родственниками. Ей тоже не помешает отдых.
Джонни улыбнулся. Петер не сказал ни слова о своем желании посетить старую студию и самому посмотреть, как идут дела.
— Приезжай, — поддержал он Кесслера. — Вам обоим здесь понравится. Только сообщите мне о приезде, чтобы я приготовился.
— Точно приеду. — После нескольких секунд молчания Петер нерешительно поинтересовался: — Как относятся к войне в Нью-Йорке?
Эдж насторожился. Он помнил, что Петер Кесслер приехал в Америку из Германии.
— Что ты имеешь в виду?
— Джо хочет сделать картину о зверствах немцев в Бельгии и Франции. Не знаю, стоит ли ее снимать. — В голосе Петера слышалось легкое смущение. — Сомневаюсь, что публика хорошо примет такую картину.
— В основном чувства на стороне союзников, — осторожно ответил Эдж. Он знал об идее Джо Тернера, который уже звонил ему. Джо также сообщил, что Петер отверг идею. Хотя Кесслер и не питал больших чувств к своей родине, он не мог заставить себя снять картину, обличающую Германию в жестокостях. С другой стороны, в прессу уже просочились сведения, что «Магнум» собирается снимать картину о зверствах немцев, и если Петер объявит, что картина не будет снята, на него сразу же повесят ярлык германофила. Джонни все это объяснил Петеру.
Он мог представить, как Кесслер согласно кивает головой.
— Значит, ее нужно делать, — согласился он, хотя и с сомнением.
— Да, похоже, теперь выхода нет, — заметил Эдж. — Как ни крути, а снимать все равно придется.
Петер Кесслер тяжело вздохнул, понимая, что Джонни победил.