Через секунду Эдж последовал за ним.
8
Джонни Эдж неподвижно лежал на кровати и слушал музыку, доносящуюся из открытого окна. Широко раскрытые глаза, ничего не видя, смотрели в потолок. Его не интересовала ни погода, ни яркое солнце, ни синее небо. Одной рукой он придерживал на груди простыню, словно боялся, что она исчезнет.
Спокойная музыка привлекла его внимание, и он начал вслушиваться, ожидая продолжения. Он знал мелодию — перед отправлением автобуса играли одно и то же.
Джонни взял с маленького прикроватного столика сигареты. Закурил и глубоко затянулся, ожидая, когда музыка заиграет вновь.
Из-за окна донеслись звуки голосов. Мужские и женские голоса плавно плыли в легком ветерке. Прекрасные слова, мягкие, нежные и немного грубоватые.
— Пока, сестренка. Если бы вы не были лейтенантом, и бы вас поцеловал!
В ответ раздался теплый смех.
— Отправляйся домой, солдат, только следи за рукой. Не забывай, что сказал доктор.
Другие голоса, на этот раз мужские.
— Я мог уложить ее, дружище. Честное слово! Но ей нужно было идти, и я остался с носом!
— Они дают только офицерам.
— Я буду скучать по вас, — произнес первый голос.
— И я по тебе, — ответила женщина.
— Можно мне как-нибудь навестить вас?
— Для чего, солдат? — ответила она после небольшой паузы. — Ты ведь едешь домой.
Постепенно голоса стихли. Затем тишину нарушил шум мотора.
Свободная рука Джонни Эджа сжала край простыни. Опять, опять эта музыка ударила его, как океанская волна. Она швыряла и переворачивала его до тех пор, пока он не начал тонуть. Эту громкую металлическую музыку специально написали для того, чтобы мучить его.
— Когда Джонни вернется домой, тра-ля, тра-ля…
Эдж прижал к ушам ладони, чтобы не слышать, но громкая музыка просачивалась сквозь пальцы. Он услышал звук переключения скоростей, последние прощания, а над всем этим гремела пульсирующая музыка.
Наконец она стихла, и Джонни убрал руки от ушей. От пота, бегущего по лицу, намокли ладони. Он положил сигарету в пепельницу и вытер ладони о простыню.
Напряжение медленно начало отступать, ресницы опустились, почти закрылись, дыхание замедлилось. Он устал, и скоро пришел сон.
Грохот тарелок на подносе разбудил его. Как только открылись глаза, Джонни Эдж потянулся к сигаретам, но спичку зажечь на успел — чья-то рука уже поднесла горящую спичку.
Не глядя вверх, он глубоко затянулся.
— Спасибо, Рок, — поблагодарил Эдж.
— Я принес обед, Джонни. Хочешь встать и поесть? — Голос Саволда был таким же твердым, как его рука.
Взгляд Джонни машинально нашел костыли, стоящие у изножья кровати. Они постоянно напоминали ему о том, кем он стал.
— Нет, — покачал головой Джонни Эдж.
Он приподнялся на руках, и Рокко поправил подушку, чтобы Джонни мог сидеть. Саволд поставил поднос на кровать. Эдж посмотрел вниз на ноги и отвернулся.
— Я не голоден.
Рокко придвинул к кровати стул, сел и посмотрел на Эджа. Затем закурил и медленно выпустил дым череву ноздри.
— Никак не могу тебя понять, Джонни, — спокойно сказал он.
Джонни Эдж молчал.
— Ты должен быть настоящим героем, а ты боишься встать с кровати, — так же спокойно продолжил он. — Ты человек, который один бросился на немецкий пулемет, тебе повесили медаль. Даже две — нашу и французскую. — В голосе Саволда слышалось спокойное удивление. — И тем не менее ты не встаешь с кровати.
Джонни Эдж произнес непечатное слово, повернулся и посмотрел в непроницаемое лицо Рокко.
— Пусть делают со своими чертовыми медалями, что хотят. Они дали ее и Джо, но ему сейчас от нее нет никакой пользы. Сколько раз мне тебе говорить, что я был не один! Если бы я знал, что произойдет, я бы никогда не пошел туда. Я вовсе не хотел быть героем!
Рокко не ответил, и они молча дымили сигаретами. Джонни первым нарушил молчание. Он показал на семь пустых кроватей в палате.
— Когда прибывает новая партия?
Рокко Саволд тоже посмотрел на кровати, затем повернулся к Эджу.
— Завтра утром. До завтрашнего утра это твоя личная палата. — Он задумчиво посмотрел на Джонни. — В чем дело, Джонни? Скучаешь?
Эдж ничего не ответил.
Саволд встал, отодвинул стул и посмотрел на товарища сверху вниз. Сочувствие на лице однако не передалось голосу, который оставался равнодушным.
— Если бы ты захотел, ты бы мог уехать с ними, Джонни.