— Джонни. — В его голосе сейчас ясно слышалась радость. Он говорил уже чуть громче.
Я взял его за руку и сел на стул, стоящий у кровати. Он пошевелил пальцами, и только сейчас я заметил, какая худая у него рука. Я до сих пор не мог вымолвить ни слова.
— Джонни, я вел себя, как последний дурак. — Он смотрел мне прямо в глаза.
— Не больше, чем я, Петер. — Мой голос странно звучал в тихой комнате. Меня переполняли чувства любви к этому старику.
— Всю жизнь мы, похоже, совершали ошибки, которые потом всю жизнь старались исправить, — слабо улыбнулся он.
Я сидел молча и держал его руки. Глаза Петера медленно закрылись, и мне показалось, что он уснул. Я сидел, не шевелясь, боясь разбудить его. Рука Кесслера продолжала лежать в моей. На его ладони пульсировала тоненькая голубая вена, и я, как зачарованный, смотрел на нее. Она то медленно набухала, то так же медленно спадала.
Его вопрос напугал меня и заставил поднять глаза.
— Как дела, Джонни? — В ярких глазах Петера светился интерес. На какое-то время мне даже показалось, что я перенесся назад в прошлое. Этот вопрос был у него любимым, и задавал он его в первую очередь. Первый из трех. А два других: «Как сборы?» и «Как дела в банке?»
Я машинально начал рассказывать о сделке с Джорджем, о желании Ронсена получить фарберовский миллион. Я не стал вдаваться в подробности, почему наши мнения с Ронсеном расходились.
Постепенно на лицо Петера вернулись краски, и он более или менее стал похож на прежнего Петера Кесслера. Он слушал, не прерывая меня. Когда я закончил, Кесслер откинулся на подушки и вздохнул.
Я озабоченно посмотрел на него, боясь, что утомил его, но беспокоился я напрасно. Разговор о делах будто вдохнул в него новые силы. Через несколько секунд Петер заговорил более твердым голосом:
— Они трусы, Джонни. Все им казалось очень простым. Они думали, что для того, чтобы делать деньги, достаточно снять несколько картин и выпустить акции. Но сейчас, столкнувшись с трудностями, они перепугались. Носятся, как цыплята с отрезанными головами, и ищут, кто бы им помог. — Петер повернул ко мне лицо. Сейчас его губы раздвинулись в широкой улыбке, яркие глаза внимательно смотрели на меня. — Они не смогут победить, Джонни, если мы этого не захотим. Однажды мы позволили им напугать себя их деньгами, но больше это не повторится. Деньги в кинобизнесе никогда не играли главную роль. Все дело в картинах. Здесь-то мы им и утрем нос. Мы можем делать картины, а они — нет.
В комнату вошла сестра и с важным видом взяла запястье Петера. Сосчитав пульс, она с упреком посмотрела на меня.
— Вы должны уйти, мистер Эдж. Мистеру Кесслеру необходимо отдохнуть.
Я улыбнулся Петеру и встал. Его голос остановил меня у самой двери. Я оглянулся.
— Приходи завтра, Джонни.
Я взглянул на сестру, которая кивнула, и улыбнулся Кесслеру.
— Естественно, Петер. Я расскажу тебе о делах.
Он улыбнулся и положил голову на подушки. Сестра сунула ему в рот термометр. Сигара бы выглядела во рту Петера более естественно, подумал я, выходя из комнаты.
— Ну как он? — спросила Дорис, которая ждала меня в коридоре.
— Знаешь, мне кажется, он хочет вернуться к работе, — ухмыльнулся я. Затем закурил и добавил: — По-моему, это неплохая идея. Мы оба не останемся в накладе.
Все это время я продолжал думать. Я так и не сказал Петеру самого важного — что думаю о нем, о нас, о чувствах, которые испытывают друг к другу люди, проведя большую часть жизни вместе. Черт! Черт! Черт! Неужели единственное, о чем мы можем говорить после стольких лет, проведенных вместе, это о делах кинокомпании?
В начале второго я вошел в переполненный зал ресторана. В воздухе висел дым, доносился гул голосов. Я чувствовал на себе взгляды, когда шел через маленький зал в большой, который назывался «Зал солнца». На двери висела табличка: «Мест нет» — предупреждение для мелкой рыбешки. Здесь ели представители высшего эшелона кинобизнеса.
Мой столик стоял в алькове на небольшом возвышении. За ним находились три больших окна, выходящих на студию. Мой столик, так же, как столик Ронсена, был пуст. Ко мне подошла официантка.
— Добрый день, мистер Эдж, — улыбнулась она.
— Добрый день, Джинни. Что вкусного на обед?
— Сладкое мясо, поджаренное почти без жира, — ответила она. — Как раз такое, какое вы любите.
— Неси!
Когда она отошла, я огляделся по сторонам. В зал вошел Гордон и, увидев меня, направился к моему столику.
— Привет, Роберт, — поздоровался я, кивая на стул.
Он тяжело сел.
— Сухой скотч, но без сахара, — заказал он подошедшей Джинни. — Мне нужно выпить, — сообщил он мне.