Я прочел сообщение дважды, потом медленно поднял глаза на Канниса и Гелеско:
— Какой ужас.
— Конечно, ужас, — кивнул Гелеско.
— Никогда не думал, что он способен на самоубийство, — размышлял я вслух.
— В газете сказано, — пояснил Каннис, — находился в состоянии депрессии.
— Ага, — добавил Гелеско, — вызванном, вероятно, личными проблемами. Эй, как насчет кофе? Два черных.
Я пошел на кухню попросить официанта принести кофе. Сам бы я не донес — руки дрожали.
Мы молчали, пока не вышел официант. Бандиты уселись, вздохнули, откинулись на спинки стульев.
— Мы послали своего парня пощупать этого Футтера, — сказал Каннис. — Он и правда делился, но не так щедро, как говорил. Сливки снимал — будь здоров.
— Жадность, — заметил Гелеско.
— Десятку сразу клал в карман, — добавил Каннис. — Как тебе это нравится?
Гелеско вытащил из кармана кассету и пустил ее через стол ко мне.
— Вот Мартина пленка. Она нам и не понадобилась.
— Опередил нас парень — пустил себе пулю в лоб, — посочувствовал Каннис. — Можешь представить?
— Ну и что теперь будет? — нервно спросил я.
— Мы тут с парнями потолковали, — сообщил Гелеско, — договорились по двенадцать пятьсот. Все полегче, чем двадцать, правда?
— И теперь, — добавил Каннис, — мы с Майком будем сами улаживать эти дела. О’кей, Питер?
— Спасибо, — от души поблагодарил я. — Не возражаю.
— Берем на себя протекцию, — пообещал Гелеско, — и прочие сложные проблемы, ну, там, трудовые конфликты, охрану… К чему вам обо всем хлопотать? А кофе хороший.
Они отодвинули кофейные чашки, встали и замерли на месте, пристально глядя на меня.
— Ты ходил к мистеру Цезарю, — сказал Антони Каннис, — жаловался, что мы с Майком крутимся в баре, а ведь мы хотели только дом друзьям показать.
— Я…
— Ничего, все в порядке, — сказал Гелеско. — Мы с Тони не обиделись, правда, Тони?
— Ну да.
— Но временами, — продолжал Гелеско, — нам кажется, что ты нас не уважаешь.
— Каждому хочется, чтоб его уважали, — с достоинством заметил Каннис. — Мы уважаем мистера Цезаря… Он достоин уважения.
— И мы считаем, ты мог бы немножко уважать нас, — добавил Гелеско. — Мы ведь партнеры, правда?
— Тогда… — резюмировал Каннис, — ты нас уважаешь, мы тебя уважаем.
— Абсолютно согласен, — сказал я так храбро, как только мог.
— Хороший парень, — сказал Гелеско и ущипнул меня за щеку.
Мне было больно.
Глава 152
В тот вечер, когда Дженни Толливер сообщила мне о своем намерении выйти замуж за Артура Эндерса, я помчался к Мейбл Хеттер и излил все свое разочарование и злобу на дубовую двуспальную кровать в ее спальне.
— Чудо! — счастливо сказала она.
Еще до полуночи я вернулся в «Питер-Плейс», но в благодарность за щедрое гостеприимство Мейбл согласился прийти к ней пообедать в следующую пятницу. Настоял, что сам принесу вино: бутылку шабли и «Поммар» 1978 года.
Обитала Мейбл в одном из похожих на линейные корабли многоквартирных домов на Западной Пятьдесят седьмой улице, в фасады которых, украшенные известняковыми гаргульями и загогулинами, семьдесят пять лет въедалась городская грязь и копоть. Там были открытые лифты-клетки и ванны, хромающие на все четыре ноги, готовые дать течь в любую минуту.
Поразительная старая постройка, изначально предназначавшаяся под студии художников. Паркет в гостиной и кафельный пол в ванной. Потолки в двенадцать футов высотой, ореховые панели на стенах. Раздвижные двери с бронзовыми ручками и замками. Подоконники, как водится, обтянуты бархатом.
В квартире Мейбл была одна спальня, и платила она за нее тысячу двести пятьдесят в месяц. Такие вот денежки, ясно? А поскольку она не работала, я понял, что текут они от папы и мамы из Канзаса. Папа, по ее словам, — владелец каких-то там силосных ям или башен, или чего-то в этом роде.
Она обставила квартиру в стиле Армии спасения — огромные кресла и кушетки, почти столь же древние, как сам дом. Множество ситцевых и кретоновых покрывал. Несколько хороших старинных безделушек, но в основном — хлам. Много живых красивых цветов. Поцарапанное пианино. Единственный кондиционер в окне спальни.