— Мы специализируемся на журналистских расследованиях. Всякие нью-йоркские закулисные истории. Разоблачения, скандалы, причины которых пытаются скрыть, а следы замести. Каждую неделю у нас более миллиона читателей. Нас любят, потому что мы не слишком церемонимся. Сейчас против нас возбуждено три иска за диффамацию, и мы все их выиграем.
— Приятно слышать!
— Ну а теперь плохие новости. У вас тут публичный дом, только шлюхи — мужчины, а клиенты — женщины. Потрясающая история. Я даже щелкнула несколько снимков своим верным «Миноксом», когда никто не видел. Даю вам шанс сделать заявление. Мы честно напечатаем все, что вы скажете в свою защиту.
Я вздохнул:
— Сколько?
— Что? — спросила она, словно пролаяла.
— Сколько вы хотите, чтобы похерить эту историю? — терпеливо повторил я.
— Засранец! — с выражением проговорила она. — Ты думаешь, нас можно купить?
— Да!
— Отвали, сынок. Мы не продаемся.
Она сверкнула глазами, а я ответил неотразимым ледяным взглядом в стиле Уильяма Пауэлла.
— Если вас интересует крупная горилла, охраняющая вход… — предложил я.
Она вспыхнула, вскочила, схватила сумочку.
— Наверно, этот слюнявый фермер рассказал тебе о нашей «сцене».
— Рассказал. Потрясающе. Странновато, но потрясающе.
— Ты жопа, — выпалила она и вышла.
Я пошел к Марте в офис и начал докладывать, но она перебила:
— Пожалуйста, Питер, не надо меня расстраивать. Уладь все сам.
И я пошел к себе и стал разыскивать Антони Канниса или Михаэля Гелеско. Секретарша сообщила, что оба уехали на пикник в Лас-Вегас и будут только через неделю. Я попросил передать, чтоб они позвонили мне, как только вернутся.
Глава 155
Подвергшись атаке со стороны Клары Хоффхаймер, я старался, чтобы мои визиты к ней были как можно короче: влетал в офис в разгаре рабочего дня, совал ей конверт, ждал, пока она пересчитывает деньги, и мигом улетучивался.
Но в конце августа я не успел вовремя улизнуть. Она задержала меня, сказав:
— Питер, у меня проблема.
— Поздравляю, — с легкой насмешкой бросил я, — вы вернулись в ряды прогрессивного человечества.
— И, по-моему, вы можете мне помочь. Есть у меня один друг, джентльмен. Назовем его мистер Ц.
— Назовем, — согласился я.
— У него есть жена, и она его не понимает. А нам некуда пойти — представляете? Я хочу сказать, у него дома нельзя, а я живу черт-те где, с дочкой, и все такое. Он не хочет регистрироваться в отеле, где кто-нибудь может его узнать. Он очень важная персона.
— Еще бы, понятно!
— Так вот я и думаю, клуб закрывается в два?
Я кивнул.
— И там никого не остается, кроме вас, правда? Вот если бы…
Она не договаривала фразы, совсем как Октавий Цезарь.
Мне не нравился ход ее мыслей. Я бы тут же сказал «нет», если б мне не пришло в голову, что идея принадлежит самому Цезарю. Я не собирался становиться у него на пути. Нет, пока будущее «Питер-Плейс» зависит от его благосклонности.
— Может быть, это удастся устроить, — медленно проговорил я. — До утра?
Она весело засмеялась:
— О нет. Часа более чем достаточно.
Я тоже так думал.
— А как насчет транспорта? Машина, парковка и все прочее?
— Об этом я позабочусь. Если вы только позволите нам…
— А потом исчезну?
— Я знала, что вы все поймете! — И она одарила меня застенчивой улыбкой.
Вот так и вышло, что через два дня я дергался в ожидании, то и дело выглядывая в глазок запертой входной двери. Около половины третьего ночи к подъезду причалил старый черный «линкольн», чуть покороче катафалка. Первой вышла Клара Хоффхаймер и помогла выбраться на свет Октавию Цезарю.
Я открыл дверь, отступил в сторону, пропуская их, потом снова запер. Цезарь был без шляпы. Его волнистые волосы отсвечивали в темноте серебром. Он мельком взглянул на меня:
— Добрый вечер, юноша.
— Добрый вечер, сэр, — сказал я, пожимая протянутую мягкую белую лапку. — Не желаете ли освежиться?
— «Вдова Клико»…
— Конечно. Сию минуту.
Я взял в баре бутылку шампанского, воткнул ее в ведерко со льдом и вручил Кларе, шепнув:
— Любая комната на четвертом или на пятом этаже. Когда соберетесь уходить, найдете меня внизу.
Клара кивнула, и они направились к лифту.
Я промаялся целый час у стойки бара за бутылкой «Перрье», когда лифт наконец пошел вниз. Клара Хоффхаймер вылетела из кабинки, заходясь истерическим смехом, с визгами, всхлипами, стонами, пытаясь зажать себе рот руками. Из глаз текли слезы.
Я попытался успокоить ее настолько, чтобы она могла рассказать, что случилось. Оказалось, что когда Октавий Цезарь одевался, «молния» на ширинке брюк зацепилась за «молнию» на ширинке боксерских трусов. Пытаясь освободить замок, он сломал его, и теперь на брюках зияет прореха, открывая на всеобщее обозрение белое исподнее.