Девушки просто дождаться не могли, когда же старший брат сжалится над ними, голодными и продрогшими, и разрешит сесть к огню. Когда сестры согрелись, им позволили слегка подкрепиться, а потом случилось вот что: Яспер достал из ящика письма Корнелиса, о которых никто не знал!
— Как? Новые письма? И они даже не распечатаны? — возмущался Виллем, выхватывая у брата перевязанную шнурком пачку.
Оказалось, после того письма, которое вручил Петре кучер, — а с тех пор еще и месяца не прошло — в дом на Крёйстраат было доставлено еще четыре. Это могло бы послужить доказательством того, что суда неустанно бороздили океан, но это же заставляло усомниться в том, что отец и впрямь так уж занят. Где Корнелис находит время писать, если, как он сам утверждал в том послании, «торговля сахаром буквально вздохнуть не дает»? Ведь между одним письмом и другим проходило всего несколько дней…
— Позор нам! — обвинил всех старший брат. — Мы пренебрегли наипервейшим нашим долгом! Как знать, о чем поведают нам эти письма — может, о разорении отца, а может, о его смерти!
— Если бы отец умер, он не смог бы написать… — заметила разумница Харриет и тем самым обрекла себя на новую пытку.
Виллем властным жестом протянул младшей сестре связку писем, указал на аналой, где лежала Библия, и бедняжке ничего не оставалось, как только, подвергая свой голос очередному испытанию, приступить к чтению писем. По мере того как письма разворачивались одно за другим, перед взволнованными слушателями разворачивалась и дальнейшая история приключений Корнелиса на бразильской земле. За строчками открывались великолепные пейзажи Пернамбуко, вырастали здания, вставала высокая фигура губернатора… На последнего дети смогли и полюбоваться: отец приложил к письму набросок, сделанный, по его словам, «во время организованной губернатором только для нескольких близких друзей охоты на нанду, местную разновидность страуса».
Восторженное описание колонии — при том, что даже неискушенным слушателям некоторые детали казались явно приукрашенными, — в целом выглядело правдивым и возвращало к соблазнительной мысли о том, что для семьи настали счастливые времена, и новости, откуда бы ни пришли, непременно будут хорошими. Корнелис преуспевает в Бразилии, его дети богатеют в Харлеме — разве это не естественно?
— Неужели всё? — удивился Виллем, когда Харриет закончила чтение. — Ты ничего не пропустила?
Старательно заполненных от края до края страниц было много, но после знакомства с тем, что там было написано, оставалось ощущение легковесности или, хуже того, полной пустоты.
Младшая сестра заверила, что не пропустила ничего и нигде.
— Отвечать-то будем? — спросила Петра.
— Разумеется, только спешить некуда, — отозвался старший брат, — мы ведь работаем на Берестейнов без году неделю. Давайте подождем, пока дерево принесет первые плоды… — и, обернувшись к младшему, набивавшему торфом особую вазу, которую, когда торф подожгут, вместо цветов увенчает пламя, прибавил: — Не так ли, Яспер? Вряд ли отец обрадуется, узнав, на какие труды обрекло тебя упрямство!
— Об этом вполне можно и умолчать…
— Нет уж, лучше тебе исправиться, если хочешь заслужить прощение Паулюса. В конце концов, он ведь тоже переписывается с отцом…
— Ты уверен?
— Совершенно точно! — соврал Виллем.
Младший до смерти перепугался, на лице его, освещенном желтоватым пламенем торфа, отразился настоящий ужас, и можно было бы подумать, что он сразу и продрог до костей, несмотря на близость к огню, и ослеплен этим пламенем. Таким юноша и оставался до самой ночи…
Последующие дни ознаменовались переменами. Против всех ожиданий именно с этих пор началось быстрое приобщение Яспера к радостям цветоводства. То ли его так потрясло испытание выгребной ямой, то ли юноша внял наконец голосу разума — как бы там ни было, всего за несколько дней новый ученик господина Берестейна собрался и показал себя достойным сделанного хозяином выбора. В тот самый момент, когда его уже отчаялись приставить к делу, он сам с пылом на дело набросился, радуясь возможности встряхнуться после долгой праздности. Деруик-младший, совсем еще недавно просыпавшийся позже всех, а с трех часов пополудни погружавшийся в бесконечный послеобеденный отдых, теперь начинал новый день, едва заканчивался предыдущий, не уделяя сну и малой доли того времени, какого требовала его неутомимая деятельность.
Усердие парня показалось ректору подозрительным:
— Что за муха укусила твоего брата, мальчик мой?