Они не являлись родственниками по крови, но в то же время их связывало нечто большее, чем просто одинаковая фамилия, доставшаяся Коди от приёмных родителей. Коди был младше Кириана на пять лет. В подростковом возрасте эта разница кажется такой огромной, словно гигантская расщелина между горами. Месяцем больше, месяцем меньше — ещё не страшно, а вот год — это уже значительно. Ребята из соседних домов, которых Кириан знал, будучи совсем ребёнком, разбивались на возрастные группки, устраивали между собой сражения (пусть и шуточные), а старшие вечно попрекали младших тем, что те родились позже, а значит, они глупее и статус у них ниже.
Кириан мог бы стать одним из них: бегать по улице в бумажной шапке с крепкой сухой веткой, заменяющей меч, и выслеживать противника — какого-нибудь мальчика, младше него самого на пару или тройку лет, а потом с победным криком валить того на землю и гордо сообщать своей группе, что противник повержен. Возможно, так бы всё и было, даже если отбросить сложный характер и привычку задавать такие вопросы, которые страшно раздражали других людей.
Однако у Кириана был Коди. Он заменял ему всех, и всё свободное время они проводили вместе, не считая того, что периодически каждому нужно было уединение и тишина. Обычно в такие моменты они ссорились, после чего расходились по разным углам. Коди утыкался в книгу, стащенную из родительской комнаты (впоследствии в их комнате появились несколько полок с книгами, затем и целый стеллаж), а Кириан доставал старый плеер с наушниками и наугад выуживал из ящика диск. Этот плеер когда-то ему подарил отец, и до сих пор Кириан считал его самым важным подарком в своей жизни. Он помнил, как в тот момент у отца светились глаза теплотой и как он похлопал по плечу, бросив привычное сухое: «Поздравляю», сопровождаемое редкой улыбкой.
Тот момент Кириан запомнил слишком хорошо, а потому обращался с плеером настолько бережно, насколько это вообще было возможно.
Плеер остался тем немногим напоминанием об отце, которое удалось сохранить. Вещественное доказательство. То, что помогало помнить: отец существовал, он не выдумка и не воображение больной фантазии. С тех пор многое изменилось, как и отношение Кириана к отцу. Однако он не мог с полной уверенностью заявить, что стал ненавидеть его — слишком сложно было описать испытываемое чувство. Детское слепое обожание накладывалось на взросление и меняющееся мышление. Поэтому с годами Кириан просто предпочитал меньше об этом думать. Так было легче.
Исключениями становились те моменты, когда он закрывался в себе и доставал плеер. Минута, может, две, а потом начинала играть музыка и вытесняла собой только-только просыпающиеся мысли.
Музыка становилась спасением.
С Коди они мирились всегда быстро и спонтанно. Сложно долго оставаться в ссоре, когда приходится спать в одной комнате, ужинать за одним столом и постоянно сталкиваться в коридоре или на пороге ванной, чтобы утром почистить зубы.
— Что это за странный вкус у супа? — морщил нос Коди, помешивая ложкой еду.
— Не знаю, — Кириан не был кулинарным гением. — Кажется, мама переборщила с приправами. С перцем, например. — Он замолкал, пробуя ещё раз, и задумчиво добавлял: — А какой вообще перец на вкус?
Слово за слово. К причинам ссор почти никогда не возвращались. Говорить о таком всегда было неловко. Приходилось прятать глаза, появлялось чувство, что начинаешь невольно оправдываться, а заканчивалось тем, что для логического завершения разговора приходилось извиниться.
Кириан ненавидел извиняться. Слово было настолько неприятным на вкус, что ради его избегания он частенько делал первый шаг к новому разговору после ссоры. Проще заговорить о приправах, чем о том, почему он уже несколько часов (или суток) не общался с Коди.
Окружающие редко задумывались о том, что никаких родственных связей между ними нет. Кириан и Коди оба были темноволосыми, с правильными чертами лица, даже слишком правильными, из-за чего соседские ребята порой нелестно отзывались о них. Разницу выдавали лишь глаза: Кириан, как и мать, был кареглазым, а вот Коди — голубоглазым. От его пронзительного взгляда, особенно когда он о чём-то тосковал или жалел, Кириану всегда становилось не по себе. Он начинал искать причину отвернуться или вовсе уйти, потому что выдержать такой взгляд было тяжелее всего.
Хозяйку закусочной, где они часто останавливались, звали Луизой. Кириан не знал её фамилии, поэтому привык всегда обращаться по имени на бейджике, а она и не возражала. Полноватая, с густыми светло-русыми волосами, всегда уложенными в аккуратную причёску, она одним своим присутствием умела поднимать настроение. С лица никогда не сходила улыбка. К постоянным клиентам Луиза была вежлива и доброжелательна, а вот грубиянов не боялась прогнать плохими словами. Один раз Кириан и Коди стали свидетелями такой сцены, со смехом наблюдая, как Луиза выпроваживала какого-то пьяницу с порога, замахнувшись на него металлическим ковшом. Зрелище оказалось скорее забавным, нежели пугающим.