- Да, может быть, его логово в этом районе. - Он сел в грузовик. Мы пошли к дверям. Я бы чувствовала себя в большей безопасности, если бы Витторио охотился только вблизи своего логова. Это было бы слишком очевидной ошибкой, а он не произвел на меня впечатления того, кто допускает подобные.
Нечестивец и Истина не много говорили, пока мы не добрались до лифта и не остались наедине.
- Ты, кажется, устала, - сказал Истина.
- Да.
- Ты кормилась на нас обоих, и уже устала, - произнес Нечестивец. - Должны ли мы чувствовать себя оскорбленными?
Я улыбнулась и покачала головой.
- Это была напряженная ночь, и нет, это не имеет никакого отношения ни к одному из вас. Вы знаете, насколько вы оба хороши.
- Сомнительный комплимент, но я приму его, - сказал Нечестивец.
- Я не занимался выяснениями, а только сказал, что ты, кажется, устала.
- Прости, Истина, прости, просто чертовски длинная ночь.
Они обменялись взглядами, которые мне не понравились.
- Что это был за взгляд?
Нечестивец сказал,
- Реквием ждет тебя в твоей комнате.
- Я знаю, что в моей комнате будут гробы, или в соседней комнате.
- Он не это имеет в виду. - Сказал Истина.
- Послушай, я устала, просто скажи мне.
- Он ждет, чтобы кормить тебя, - сказал Нечестивец.
- Я кормилась на вас обоих меньше, чем, - я покосилась на часы, - меньше, чем шесть часов назад. Мне не нужно кормить ardeur.
- Жан-Клод дал указания, что тебе необходимо чаще иметь в распоряжении еду, на случай, если она тебе понадобится.
- Дал указания сейчас?
Двери лифта открылись.
- Он беспокоился, что ты забудешь о еде и окажешься с полицией в качестве единственной твоей еды, Анита, - сказал Нечестивец.
Я задумалась и не могла утверждать, что это не было бы очень плохо.
- Я не чувствую себя в настроении, ребята.
- Мы просто даем тебе выбор, Анита, - сказал Нечестивец.
- Ребята, вы говорили ему, что я кормилась на вас обоих?
Они снова обменялись взглядом.
- Что?
- Мы вошли в дверь, и он сказал: "Она кормилась на вас. Она кормилась на вас обоих."
- Как он узнал? - Спросила я.
Они пожали плечами, и это было похоже на зеркальный жест.
- Он сказал, что чувствует твой запах на нашей коже.
- Он вампир, не оборотень.
- Послушай, - сказал Нечестивец, - не стреляй в посыльного. Но он ждет в твоей постели, и если ты откажешь ему, я не знаю, как он это воспримет.
Я прислонилась спиной к стене между двумя чужими дверями.
- Вы хотите сказать, он ревнует, что я кормилась на вас, ребята?
- Ревнует может быть слишком сильное слово, - сказал Нечестивец.
- Да, он ревновал, - произнес Истина.
Нечестивец нахмурился на брата.
- Ты не обязан все время оправдывать свое имя.
Истина снова пожал плечами.
- Так вот почему Жан-Клод поставил вас в ночную смену, а не Реквиема, - сказала я.
- Потому что он угрюмый ублюдок - сказал Истина.
Я кивнула.
- Да. - Я оттолкнулась от стены и посмотрела на часы.
- У нас час до рассвета. Дерьмо. - Я остановилась, потому что была впереди.
- Господа, я не знаю, в какой комнате мы остановились.
Нечестивец пошел впереди, а Истина замыкал, со мной в середине. Мы подошли к комнате. Нечестивец воспользовался маленькой карточкой-ключом, толкнул дверь, и придержал ее для меня.
Это была прекрасная комната. Большая, немного чересчур красная и сочная на мой вкус, но это был приятный сьют. Когда мы вернемся домой, у нас не будет ни одной жалобы насчет гостеприимства Макса в отношении номеров. Внешняя комната была настоящей гостиной со столом на четверых возле окна, выходившего на яркую Стрип. Рядом с дверью стоял гроб, но только один.
- Где вы спите?
- Наши гробы сегодня в другой комнате. У вас меньше чем час; наслаждайтесь.
- Они поставили мои чемоданы у закрытой двери, которая должна была вести в спальню, а затем ушли.
- Трусы. - Прошипела я.
Нечестивец просунул голову в дверь.
- Ему не нравятся парни, и нам тоже.
- Вы раньше не возражали против публики, - сказала я.
- Мы не возражаем, или я не возражаю, но Реквием возражает. Спокойной ночи. - Он закрыл дверь, после того, как забрал с собой табличку "не беспокоить". Я поняла, что Жан-Клод поручил Нечестивцу не только вампиров сегодня ночью, но и меня. Я думала, честно говоря, что Реквием был не единственным угрюмым ублюдком в комнате.
Но именно такого рода вещи опускали Реквиема для меня вниз по цепи питания. Он был как один из тех бой-френдов, с которыми чем больше пытаешься порвать, тем сильнее они держатся. Кроме того, после подобного, мне хотелось вернуться в свой собственный дом и забыть обо все остальном.
Я просто хотела немного поспать, перед тем как мне придется вернуться и снова идти охотиться на Витторио.
Дверь в спальню открылась, ровно настолько, чтобы показать линию его тела, одну руку, предплечье, россыпь длинных, густых, темных волос. В полутьме комнаты, с подсветкой, его волосы до талии выглядели очень черными. Трудно было сказать, где заканчивались черная одежда, которую он носил, и начинались волосы. Кожа, видневшаяся на груди, шее и лице, была бледной, как первый свет зари, красота холодная, как снег. Бородка клином и усы были черными, темнее, чем волосы. Они обрамляли его рот, как произведение искусства, так что притягивали взгляд.
Я позволила моим глазам подняться выше, потому что это был настоящий мой недостаток. Я воспринимала глазами. Симпатичная пара глаз на самом деле могла сделать со мной все, что угодно, и всегда делала. Глаза у него были зелено-голубые, как карибская морская вода на солнце, один из наиболее поразительных оттенков голубого, который я видела за исключением контактных линз, и он был естественным. Белль была помешана на голубоглазых мужчинах, и она попыталась заполучить его, как получила Ашера и Жан-Клода, так что у нее был бы темно-голубой, бледно-голубой, и зеленый голубой, который все еще относился к голубому. Реквием бежал с европейского континента, поэтому он не стал ее очередным владением.
Минуту назад я хотела сказать:
- Я весь день охотилась за серийным убийцей, дорогой, могу я взять отгул? - Теперь все, что я могла делать, - это смотреть на него, и знать, что мне ничего не остается, кроме как любоваться этим произведением искусства.
Я бросила сумку и пошла к нему. Я скользнула руками внутрь полуоткрытой одежды, чтобы ласкать совершенство этой гладкой кожи. Я поцеловала его грудь и была вознаграждена звуком его дыхания, вырвавшимся наружу.
- Ты сердилась на меня, когда только зашла в комнату.
Я смотрела на его шестифутовое тело, свои руки на его груди. На мне все еще было слишком много вооружения, чтобы упасть ему в объятия.
- Потом я увидела тебя, стоящим здесь, и поняла, что ты волновался всю ночь. Ты гадал, где я, и что происходит, а я не позвонила. Когда наступил бы рассвет, тебе оставалось бы только гадать, и ты все равно не знал бы, в безопасности ли я.
Он кивнул, молча.
- Я плохой муж, Реквием, каждый это знает.
Его руки нашли мои плечи, прослеживая линию моих предплечий, и тогда он произнес:
- ... слова из сердца, горестные фразы, рожденные и зревшие в скорбях, и горче нет последнего страданья. Не помнит разум, знала ль я когда в превратностях судьбы просвет единый.
- Я не знаю этого стихотворения, но звучит оно гнетуще.
Он слегка улыбнулся.
- Это очень старое стихотворение; оригинал был англо-саксонским. Оно называется "Сетования Жены".
Я покачала головой.
- Я пытаюсь извиниться и не знаю, за что. Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя так, словно я сделала что-то неправильно, и я устала от этого.
Он опустил руки.
- Теперь я рассердил тебя.