Мы сидели в кустах, а зайцы (обычно по двое) неслись в чащу как раз мимо нас и когда они пробегали мимо, мы выскакивали из кустов и кричали. От такой неожиданности они делали такой скачок в сторону, что иногда даже переворачивались в воздухе. И я стоял и просто заливался хохотом. Потом мы даже придумали ставить на них как на лошадей и у кого из нас заяц прыгал красивее говорил свое желание, а другой исполнял. По этому поводу у нас много раз бывали споры, чисто спортивные, конечно. Отец выскакивал из засады и кричал, хохоча: `Мой, мой!` А я мотал головой, тыкал себя пальцем в грудь и тоже кричал.
Единственное что меня огорчало, что я не умел говорить. Я выражал свои эмоции разными звуками, но никогда не мог ничего сказать. Это меня очень удивляло и расстраивало. Казалось бы, чего проще взять и сказать: `Доброе утро!` Но я сколько ни старался не мог подчинить себе язык и горло. В голове у меня эти слова произносились четко и ясно, а на деле выходило нечто среднее между кошачьим мяуканьем и шипением змеи. Через некоторое время я бросил попытки что-либо сделать в этой области и решил что и так неплохо. Если все будут разговаривать да разговаривать – это ж какая скукота будет! Но внутри меня уже зародилась тяжесть. Как бы я все таки хотел когда ни будь сказать: `Здравствуй, папа!` Отец никогда не подшучивал над моей речью, хотя даже я иногда находил смешные сходства моих слов с голосами некоторых животных или птиц. Иногда к отцу приходили люди. Они подолгу сидели с ним в гостиной, пили кофе, иногда ром и разговаривали долго-долго. Как правило, отец всегда после этих разговоров был расстроен. Я очень не любил этот его встревоженный вид. Мне казалось в эти часы что я остался один, а он как будто куда-то улетел.
Однажды, когда эти люди приехали, я вышел на крыльцо, загородил проход в дом и сделал угрожающее лицо. Один из них удивленно попятился и пробормотал:
– О, черт! А он неплохо оберегает свое спокойствие!
– У Ронни наверно хлопот с ним. Норовистый малый.
– Эй, Ронни! Что это малыш у тебя сегодня, никак с цепи сорвался?!
– Даже не знаю что с ним. Никогда еще его таким не видел. Наверно что-то не понравилось.
– Эй, малыш. Мы тебе чем-то не угодили?
Я утвердительно закивал головой.
– Хо! Чем-же?!
Я указала на отца и сделала грустный вид.
– Я не совсем понял, но по-моему ему не нравится наше присутствие здесь вообще.
Я не мог объяснить свои чувства даже самому себе. Я чувствовала нечто плохое, нечто неуловимое, что несло в себе зло. Оно давило на голову и было похоже на предчувствие, если бы не вполне реальная боль в голове. Тогда я изо всех сил постарался своим сознанием подавить это чувство. И произошло нечто странное. Лица этих людей вдруг поморщились, один из них схватился за голову и осел на пол. Второй в испуге отскочил шагов на пять от двери и закричал, мотая головой:
– Что это?! Отпусти сейчас же! Моя голова!…
Я поутихомирился, так как сразу понял причину столь бурных перемен в их поведении. Они вскочили на ноги и побежали к машине. К слову сказать, больше я их никогда не видела.
Отец внимательно посмотрел на меня, потом присел и заглянул мне в глаза.
– Они ведь плохие люди?
Я усиленно закивала головой.
– Ты не мог ошибиться? Как ты это понял?
Я указала на свою голову, потом на уши и на дорогу куда они убежали.
– Ты хочешь сказать, что слышал их голову, их мысли?
Я пожал плечами, потом кивнул.
– А что именно ты услышал?
Я отрицательно мотнул головой, затем сделал самую страшную гримасу, которую мог себе представить, развел руки в виде когтей и низко зарычал. Отец коротко кивнул, погладил меня по голове и пошел наверх.
– Я так и думал! – Сказал он, поднимаясь по лестнице.
Весь день он просидел на веранде. Вечером он спустился и сразу обратился ко мне с вопросом:
– Давно это?
Я показала что в первый раз.
– Дело приобретает серьезный оборот. Значит они были правы. Однако, посмотрим, что еще может у тебя произойти.