Когда наконец подошли Брук с мергами и дровосеками, на строительстве сразу сделалось шумно. Хейзит отправил взмокшего Исли на кухню, а сам пошел помогать разгружать сани с бревнами. Брук ответил на его приветствие равнодушным кивком и, не спешиваясь, отдал приказ своим людям накормить лошадей. Гийс поджидал его у входа в загон. Они о чем-то накоротке переговорили, и Хейзит увидел, что Брук в сопровождении двух помощников направляется галопом к карьеру. Хорошо, если они общими усилиями все-таки сумеют совладать с дерзкими землекопами. Можно, конечно, обойтись и без тех, но для быстроты работы лучше, если глину, тем более в непростых зимних условиях, будет добывать тот, кто этому обучен.
Обедать сели, как ни странно, все вместе. Под навесом рядом с пылающими печками было тепло и уютно. Хотелось сидеть вот так до ночи, ничего не делая и только пережевывая вкусную сваренную с овощами рыбу, а потом завалиться спать, проснуться и обнаружить, что мастерская и печь готовы. И чтобы людей было много-премного, и все друг другу помогали, никто не отлынивал, и холмы из камней росли один за другим. И Локлан был бы здесь же, всех хвалил и подбадривал, а Олак взял бы на себя переговоры с посыльными от Скирлоха и Томлина так, что ему, Хейзиту, оставалось бы разве что радоваться справедливости жизни, красоте снега да улыбающейся Орелии…
— Ты там между делом не заснул, приятель?
Кто-то не слишком дружелюбно толкал Хейзита в плечо. А он как будто и глаз-то не закрывал. Бывает же! Глаз Хейзит, может, и не закрывал, но открыть пришлось. Сразу куда-то подевались Олак с Локланом. Погасла улыбка снова ставшей недосягаемо далекой Орелии.
Рядом с ним сидел Брук, озабоченный и еще более свирепый, нежели всегда. Левая бровь его, перечеркнутая длинным бледным рубцом, нервно дергалась. Хейзит обычно старался избегать общения с ним, имея возможность в случаях необходимости действовать через Гийса, который с кем только не находил общий язык. Не помешай Хейзит их состязанию, и он бы наверняка в конце концов стал закадычным приятелем самого Конроя. Ну, почти наверняка.
— Ты обратно когда намерен двинуться, приятель? — поинтересовался Брук, дыша на Хейзита луком вперемешку с терпким кроком. Выпивать ни мергам, ни сверам не дозволялось, тем более на службе, но кто же будет их проверять здесь, на самом краю населенной вабонами земли? Тем более если сам их командир раздобыл где-то целый бочонок соблазнительного отвара и при случае не теряет времени и исправно к нему прикладывается. — Если не скоро, то мне придется в замок гонца посылать.
— А что случилось? — выпрямился Хейзит. Спешить домой на этот раз он совершенно не собирался.
— Пока ничего. — Брук запустил костистую пятерню в седеющую посередине бороду и громко почесал подбородок. — Но может произойти, если не принять меры. Так ты как?
— Посылайте гонца. Мне тут много дел сделать предстоит.
— Охотно верю, — хмыкнул Брук. — Тем более что и спится тут у нас отменно.
Хейзит окончательно стряхнул с себя сон и хотел было ответить на дерзость, но собеседник уже поднялся с лавки и, как все сверы, тяжело переступая по снегу, направился к загону, где его поджидала группа из четырех всадников. Хейзит наблюдал, как один из них понимающе кивает, машет кому-то рукой и неторопливой рысцой пускает коня в сторону замка.
— Что они там обнаружили? — задал он вопрос Гийсу, когда тот через некоторое время подошел проведать его на лепке лиг’бурнов. Хейзит тщательно укладывал вязкую глину в деревянный каркас без крышки и дна, проверял, чтобы внутрь не попадали посторонние камни и песок, разравнивал поверхность, снимал каркас — и вот уже будущий камень среди себе подобных на широком железном подносе отправлялся в раскаленную пасть печи. — Брук тебе не рассказывал?
— Следы.
— Что «следы»?
— Они наткнулись на следы лошадей. Прямо там, на опушке, не заходя глубоко в лес. Следы многих лошадей. Не меньше десятка. — Гийс говорил спокойно, но при этом взгляд его, устремленный на озадаченного собеседника, выдавал волнение.
— А не могли это быть их собственные следы? — с надеждой предположил Хейзит.
— Следы-то на снегу. Свежие. А они сами только подошли. Не могли. Брук говорит, он, пока дровосеки делом своим занимались, попробовал проследить, откуда следы ведут, но они терялись в лесу. Нехорошие следы.
— А если их оставили наши мерги, ну, из тех, что на заставу отправились?
— Мы с Бруком так не думаем. Посуди сам, с какого перепугу они, вместо того чтобы вернуться домой, мечутся по Пограничью? Не к шеважа же переметнулись. А тем, если на то пошло, их кони отродясь не нужны. Брук говорит, если шеважа случится коня какого отбить, они его не седлают, а убивают и едят всем племенем. Верхом по лесу они никогда ездить не станут. А тут целый десяток.
— Тогда чьи же это следы?
— В том-то и вопрос.
Хейзиту невольно пришла на ум встреча в Пограничье с загадочным воином в черном панцире, с железной рукавицей на левой руке и в соломенной шляпе. Тогда странный всадник ничего ни ему, ни его друзьям, с которыми они бежали с погибшей заставы, не сделал, однако оставил в памяти всех неизгладимое воспоминание о какой-то внутренней, ничем не проявленной силе. Сколько Гийс сказал? С десяток? Если таких воинов наберется десяток и все они разом нападут на них из леса пусть даже не под покровом ночи, а солнечным днем, едва ли им сдобровать. Брук хоть и похож на воина, у которого слова не расходятся с делом, а случись ему сойтись врукопашную с кем-нибудь из эльгяр, которых довелось повидать Хейзиту во время короткой службы на заставе, хоть с тем же Фокданом, еще неизвестно, кого бы пришлось уносить с поля брани. Что и говорить, иногда, вспоминая сгоревшую заставу, Хейзит сокрушался, что так мало успел набраться там боевых знаний, которые могли бы пригодиться ему сейчас, в мирной разве что по названию жизни. Неужели его судьба — вечно оставаться пусть и толковым, но заурядным гончаром, мальчишкой, не умеющим постоять за себя перед лицом вооруженной угрозы или на худой конец — превосходящей силы? История про следы возле леса и память о странном всаднике угнетающе повлияли на него, если не сказать больше — он испугался.
К счастью, всецело предаваться охватившему его чувству страха у Хейзита не было ни желания, ни времени. Короткие дни требовали ловить каждый лучик солнца как радость, особенно если этот лучик пробивался сквозь серую муть над головой. В однообразных трудах вечер наступал незаметно, наваливаясь тьмой и вынуждая последние часы перед сном видеть окружающее в зыбком свете прожорливых костров.
До ночи плотники успели полностью зашить досками одну стену будущей мастерской. Однако предательский ветер изменился, и теперь она не спасала тех, кто решил спать под ее прикрытием. Хейзиту совсем не улыбалось идти на постой к землекопам, проситься на ночлег в землянку и в очередной раз признаваться в своей слабости. На ум приходила теплая комната в материнском доме, мягкая постель, вкусные подношения сестры… Нет, только не раскисать! Никто не обещал ему жизнь без трудностей. Чтобы что-то в конце концов заполучить, нужно чем-нибудь пожертвовать. Даже те, у кого на первый взгляд есть все, многого не имеют. Кто совести. Кто чести. Кто любви. Кто душевного спокойствия. Спокойствия и любви не было и у Хейзита, однако он мысленно подбадривал себя тем, что трудится именно над их скорейшим приобретением.
Слово «скорейшее» ему не слишком нравилось, поскольку он слышал от какого-то мудрого человека, не то от Харлина, не то от Ротрама, что любой жизненной цели необходимо «вылежаться», устояться в сознании, стать таким образом настоящей, выстраданной, потому что только тогда ее достижение принесет человеку истинное удовлетворение. Быстро достижимая цель и не цель вовсе, а так, легкая сиюминутная задачка. Ее решение не позволяет говорить о том, что ты многое приобрел.
Хотя, конечно, чего греха таить, Хейзиту хотелось любви. Быть может, даже сильнее, чем спокойствия. А сейчас он и не знал толком, чем было увлекшее его поначалу чувство к неразгаданной до сих пор Орелии. Девушка нравилась ему внешне, очень нравилась, не могла не нравиться, поскольку сознавала свою женскую привлекательность и делала все, чтобы ее постоянно замечали окружающие. Однако во время их коротких встреч и ничего не значащих бесед Хейзит невольно старался представить ее не просто соблазнительной красавицей, но и своей женой, с которой они бы постоянно были вместе, и не мог. Для него Орелия оказалась одной из тех, кем до скончания века хочется любоваться… на расстоянии и с кем не отваживаешься связать свою жизнь навсегда. Вероятно, и здесь он ошибался, наверняка она была не такой, какой казалась, но, чтобы в своей ошибке убедиться, необходимо было отважиться на решительный шаг. А Хейзит не отваживался, предчувствуя разочарование. Поэтому исчезновение Орелии из его поля зрения оказалось во многом спасительным для него, для его, опять же, душевного спокойствия. Как ни странно, за судьбу девушки он не переживал, поскольку, где бы она ни была, с ней сейчас не только Локлан, но и ее отец, верный и надежный воин.