— Ты пялишься.
— Ты можешь меня винить за это?
Ноа фыркнул и продолжил вытирать волосы полотенцем.
Я подождала, пока он заберется в постель, прежде чем спросить:
— Что с тобой произошло? — Его кожа была покрыта шрамами. Некоторые я помнила, а некоторые нет. Я провела пальцами по жесткой серебристой линии на его грудной клетке, а затем по той, что была чуть ниже.
— Ножевая рана, — лениво протянул он, лежа на спине, позволяя мне исследовать его. — И это тоже.
— И это? — Я прошептала, опускаясь ниже, положив ладонь на самый большой рубец на его прекрасном теле. Я почувствовала, как он вздрогнул от моего прикосновения. — Как ты это получил?
— Это ожог, Торн, — прохрипел он, накрывая мою руку своей. — От автокатастрофы.
— Ты обгорел той ночью? — удалось выдавить мне. Воспоминания о пламени вокруг машины, в которой мы с Ноа оказались в ловушке, затопили меня, и я вздрогнула. — Мне так жаль, — выдавила я.
— Я знаю, что тебе жаль, — ответил он, и я надеялась, что он слышит мои извинения, всю глубину моего раскаяния. Печаль, которую я чувствовала из-за того, куда его привела жизнь, переполняла меня. Он сидел в тюрьме, его мама умерла, и большую часть своей жизни он был совсем один.
— Моя очередь осматривать, — прервал он, явно не желая говорить об этом.
Перевернув меня на спину, Ноа лег на бок надо мной и провел пальцами по моей обнаженной коже.
— Такая мягкая, — прошептал он, подталкивая мой живот носом. Его дыхание на моей коже усилило покалывание между ног. Его глаза потемнели, когда он переместил руку, чтобы остановиться между верхней частью моих бедер. — А как насчет этого? — прошептал он, проводя большим пальцем между моих влажных складок, медленно обводя мой клитор, наблюдая за мной, как ястреб. — Тебе все еще нравится, когда я трогаю тебя здесь, Торн?
— Да, — прошептала я. Мое дыхание сбилось, пока я извивалась под его прикосновениями. Я не была особо одарена грудью, но, когда рот Ноа сомкнулся над одной из них, взяв мой твёрдый сосок в рот и застонав от удовольствия, я забыла о своей неуверенности. Чувства, которые он вызывал во мне, были не похожи ни на что, что я когда-либо испытывала раньше. Как будто его тело было создано с единственной целью — доставлять мне удовольствие. Мы идеально подходили друг другу. Мне хотелось лизнуть его. Я знала, что это звучит безумно и отвратительно, но это была правда. Я хотела прижать его голову к своей груди и убаюкивать его там, заботиться о нем. Питать его. А затем лечь на спину и позволить ему делать все, что я никогда не позволяла делать со мной другому мужчине.
Я хотела быть той, кто будет лечить его раны и растирать его после каждой схватки. Я хотела быть той женщиной, которая была у него на руке. Я хотела, чтобы он хотел меня так же, как я хотела его. Это было глубокое, плотское желание.
Он был настоящим мужчиной. Не похожим ни на кого другого, кого я когда-либо встречала, и я хотела, чтобы он обладал мной, телом и душой. Я хотела связать его в такие узлы, которые он никогда не оставит. Я так сильно его любила.
— Посмотри, как твое тело реагирует на мое, — прошептал он, целуя каждую из моих грудей. — Это потому, что ты моя пара, — добавил он почти отчаянным тоном. Переместившись так, чтобы он лежал надо мной, Ноа раздвинул мои бедра и устроился между ними. — Твое тело хочет мое тело, а мое сердце хочет твое, — прохрипел он, прежде чем заполнить меня одним глубоким толчком. — Мы подходим друг другу.
Поглаживая его щеку рукой, я заставила его посмотреть на меня, когда я прижалась к нему, позволяя ему овладеть мной, обнажая свою душу перед мужчиной, который ею владел.
— Какие у тебя планы? — простонал он, зарываясь лицом в мою шею, когда он погружался в меня.
— Когда? — ахнула я, сжимая ногами его бедра, выгнув спину. — Завтра?
Он покачал головой.
— Нет, Торн.
Я почувствовала, как он улыбнулся, утыкаясь в мою кожу.
— На всю оставшуюся жизнь.
Я не ответила ему.
Я не могла.
Ощущения, проносившиеся сквозь меня, сделали невозможным составить связное предложение.
Поэтому я ответила ему поцелуями, я сказала ему, что люблю его своими прикосновениями, и я пообещала никогда не оставлять его со своими слезами.
После этого никто из нас не произнес ни слова — больше нечего было сказать.
Мы просто лежали вместе в темной комнате, неподвижные, все еще соединенные.
Я была потеряна в Ноа и знала, что никогда не найду выхода. Всепоглощающая любовь и непогрешимая одержимость. Для меня не было выхода из этого. Я была связана с ним. Всегда была. Всегда буду. Я не верила в родственные души, но если бы и верила, то просто знала, что он мой. Мы были полным беспорядком. Мы боролись. Мы спорили. Мы почти убили друг друга. Но мы не могли жить друг без друга, и это было важно. Ноа Мессина поглощал каждую мою мысль. Он заставил меня почувствовать, что я родилась с единственной целью — быть его парой. Его женщиной. Второй половинкой его израненной души. Мы оба были испорчены без возможности восстановления. Но это не имело значения. Я последую за ним. И я верну его доверие, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Три дня — это все, что потребовалось. Три дня, чтобы мой мир перевернулся с ног на голову. Три дня, чтобы узнать, что все, во что я когда-либо верила, было ложью. Три дня, чтобы заставить меня потерять свои запреты и упасть.
Наконец, когда секунды превратились в минуты, а его дыхание стало глубоким и ровным, усталость овладела мной, и я уснула, запутавшись в Ноа Мессина.
Ноа
Когда я проснулся, снаружи было еще темно, и Тиган все еще была в моей постели, обвитая вокруг меня. Я потянулся, вытянув свои затекшие конечности, и она заворчала во сне, протестуя против того, что ее потревожили, прежде чем снова прижаться ко мне.
Мысль о том, чтобы встать с этой кровати утром, была чертовски болезненной. Здесь, в этой постели, наш собственный личный пузырь защищал нас. Я был голым, она была голой, и между нами не было никаких преград. Никаких стен неуверенности и боли, и никакой гребаной опасности. Когда я встану с этой кровати, все изменится. Реальность просочится и испортит мое счастье.
Вытянув шею, чтобы посмотреть на нее, мое сердце забилось быстрее при виде ее головы, покоящейся на моей груди. Лунный свет, льющийся из окна, освещал нас, освещая ее лицо мягким сиянием.
— Я люблю тебя, ты, маленькая фруктовая булочка, — прошептал я, поглаживая ее щеку большим пальцем. — Но ты не делаешь это легким.