— Разрешите? Товарищ капитан, это не тот ли отряд миноносцев, который вчера под Нарвой нанес удар по нашим войскам?
— Видимо, тот. Других крупных кораблей в том районе разведка не встречала.
— Тогда все понятно! Когда прикажете вылетать?
— Немедленно по готовности.
Вылетающих провожали эскадрильей. Пока самолеты освобождали от маскировки, друзья окружили Соколова и его штурмана Мясоедова. Каждый старался дать напутствие. Валентин держался по-обычному, уверенно. Но в его уверенности Борисов вдруг уловил что-то почти бравадное и, зная безудержную смелость замкомэска, спросил прямо:
— Ты что задумал, Михалыч? Хочешь полезть на шесть миноносцев в одиночку?
Валентин, прищурив голубые глаза, ответил с иронией:
— У меня, друг Миша, нет, как у известного героя, ружья с кривым дулом, чтоб стрелять из-за угла. Приказ я выполню, слово чести! А потом… хоть одного гада, но сегодня же утоплю. Ты думаешь, первый бой — так я боюсь? «Двум смертям не бывать, а одной не миновать», — не раз говорил мне отец.
— С боевого курса, Валентин, никто из нас не свернет! Но надо учитывать силы противника и обстановку. Ты не забывай, на этих миноносцах стоят по пять универсальных стодвадцатисемимиллиметровых пушек! А миноносцев — шесть. Да сторожевые корабли, тральщики с их зенитками! А «эрликонов» сколько на них? Сам не лезь, подожди нас.
— Да, да! С миноносцами, Валько, не спеши и не шути! — поддержал Борисова Зубенко. — Ты «эрликонов» еще не знаешь, а я с ними знаком с начала войны. Эти малокалиберные пушечки шпарят снарядами, как водой из брандспойта поливают, по триста штук в минуту! А одного снаряда достаточно, чтобы разбить тебе мотор или в плоскости сделать дыру полуметрового диаметра. Серьезная штука! Миша прав, жди нас! Гуртом и батьку бить легче!
— Эх, друг ты мой, Гриша! Тебе бы пора знать, что у нас, моряков, закон один; воевать так, чтобы фашисту не только в Берлине, в аду икалось! Не понял? Знаешь, сколько вчера красноармейцев полегло под снарядами этих миноносцев? У меня, — летчик стукнул себя в грудь, — душа горит! Это тоже нужно понять!.. В общем, пока, ребята! Через час встретимся.
Он взмахнул в прощальном приветствии рукой и, чуть раскачиваясь, направился к трапу самолета.
Через пару минут торпедоносец и топмачтовик, поблескивая в лучах солнца длинной сигарой торпеды и серыми цилиндрами крупных авиабомб под фюзеляжами, обдав провожающих теплотой выхлопных газов, тяжело порулили к взлетно-посадочной полосе и там, взревев моторами, поочередно взмыли в голубое небо.
Время шло, а от группы Соколова никаких сигналов не поступало. Впрочем, поначалу тишина в эфире не очень беспокоила; до обнаружения противника доразведчики обязаны были соблюдать радиомолчание. Но потом все заволновались не на шутку. Нарвский залив от аэродрома находился на сравнительно близком расстоянии.
Только через полтора часа радисты поймали короткое восклицание «В атаку!». Еще через минуту раздались встревоженные голоса и все разом стихло. Вскоре со стороны моря в небе показались едва различимые черточки. По мере приближения в них проступали контуры трех истребителей «як» и лишь одного топмачтовика. Подлетев к аэродрому, истребители, как обычно, не стали садиться, а встали в круг. Зато топмачтовик еще за лесом выпустил шасси и тяжело пошел на посадку. Это был Николаев. Все летчики и техники, не сговариваясь, молча бросились к ВПП. Обгоняя их, к месту остановки самолета мчалась «санитарка».
На машину Николаева было страшно смотреть — так она была избита. Всего два часа назад этот самолет был новым, целым, не имел ни царапин, ни вмятин, сверкал лаком зелено-голубой окраски. А теперь… Бессильно свисал провод перебитой антенны, в крыльях и в фюзеляже зияли многочисленные дыры, правая плоскость почернела от копоти. Задняя кабина просвечивала сквозными пробоинами, из нее в «санитарку» перетаскивали раненых штурмана и стрелка-радиста. Позже Николаев рассказал, что произошло.
…Оба экипажа точно пролетели по утвержденному маршруту, обогнули занятые врагом острова Большой и Малый Тютерс и вышли в заданные квадраты моря. Миноносцев в них не оказалось. Начали поиск. Летчики часто меняли направления, квадрат за квадратом обследовали водную пустыню и уже намеревались вернуться, как ведущий штурман Владимир Мясоедов заметил вдали в лучах склоняющегося к горизонту солнца подозрительные точки. Группа подвернула к ним; из поблескивавшей водяной ряби торчала… труба транспорта. Самолеты подлетали с кормового ракурса и потому судно плохо просматривалось. Рядом с транспортом шли два охранявших его корабля. Их узкие длинные корпуса и скошенные назад бездымные трубы были окрашены в серое и потому совершенно сливались со свинцовым цветом моря. Движение судов выдавали лишь белые буруны пенных дорожек за их кормами.
Рассмотрев вражеские корабли, Соколов тотчас скомандовал ведомому: «В атаку!» — и смело ринулся на врага.
Гитлеровцы, видимо, давно наблюдали за летавшими над акваторией самолетами, но ни дымом, ни стрельбой не выдали себя. А когда торпедоносец и топмачтовик легли на боевой курс, сразу открыли по ним прицельный ураганный огонь со всех кораблей одновременно. Небо перед самолетами расчертилось массой светлячков трассирующих снарядов и пуль, задымилось шапками частых разрывов, море вспенилось и вздыбилось водяными столбами: полыхающей огненной стеной закрыло суда.
Казалось, Валентин Соколов не замечал никакой опасности. Он снизился до положенной двадцатиметровой высоты, расчетливо вышел на боевой курс и стал буквально продираться сквозь заградительный огненный смерч, быстро сближаясь с транспортом.
Атака командира группы была настолько стремительной, что его ведомый Николаев, боясь отстать, рванулся вперед на максимальной скорости, наклонил нос своей машины и, почти не целясь, ударил по ближайшему сторожевику со всех стволов. И тут же похолодел, мельком увидев, как вышедший на дистанцию торпедного залпа самолет ведущего вдруг разлетелся на куски — взорвался. Николаев успел нажать кнопку сброса бомб и, ощущая всем телом подрагивания машины от частых попаданий, не сразу осознал, каким чудом вырвался из клокочущего ада. Топмачтовик был подбит, плохо слушался рулей, правое крыло пылало — выгорали остатки бензина в консольном баке, летчики каждую секунду ждали взрыва. Но обошлось. Связи ни в экипаже, ни с истребителями, ни с землей не было. Хорошо, что подошли «яки». Они и указали путь к аэродрому…
Гибель экипажа Соколова, с которым Борисов год летал на перегонке, больно ранила его душу. Что бы он ни делал, ни говорил, перед ним неотступно стояли образы погибших, вспоминались эпизоды совместно прожитой жизни. Валентин Михайлович Соколов учился с Михаилом в одно время, но был набора 1940 года и потому окончил училище в декабре сорок второго. Ещё в период обучения инструкторы не раз ставили в пример завидную смелость рыжеволосого курсанта Соколова, дважды спасавшего аварийные самолеты. На перегонке командование доверяло Валентину особо ответственные задания — лидирование истребителей. Поэтому совсем не случайно именно его, в сущности, еще совсем молодого летчика, младшего лейтенанта, назначили заместителем командира эскадрильи. Тем нелепее казалась его гибель в первом бою. В чем причина? То, что на войне без жертв не обходится, — это понятно, И то, что корабли немцев насыщены зенитным вооружением, — тоже ясно. Но что произошло именно в данном случае? Об этом подробно говорил командир полка на разборе атаки, прямо назвав действия Соколова неудачными, непродуманными.
— Увидев фашистские корабли после длительного безуспешного поиска, Соколов так обрадовался, что в азарте поспешил с атакой, не вывел, как положено, вперед топмачтовика, не оценил обстановку и потому на цель заходил против солнца, чем затруднил свои действия и облегчил прицельную стрельбу немецким зенитчикам. К тому же бессмысленно было малыми силами атаковать в данной обстановке. Отчаянная храбрость, желание все делать только самому частенько приводят к обратным результатам. Осмотрительность, точный расчет плюс техническое мастерство и смелость — вот таким летчиком стать трудно, — закончил комполка.