— Что ж. Моя гувернантка позвонит вам через неделю.
— Буду ждать, Герман Юрьевич, — кивнул он, и я проводил его к дверям.
— До встречи.
Посмотрел на часы. У Вики тоже сегодня выходной, и девушка, взяв с собой Таню, поехала докупать необходимое к свадьбе. Значит Тоха свободен, как и я. Переоделся и поехал к нему.
Вика
Припарковавшись у нужного подъезда, неуверенно посмотрела на пятиэтажный дом.
— Хочешь с тобой пойду? — участливо посмотрела на меня Таня, понимая мою нерешительность.
Да, хочу, но в твоём присутствии наши языки не развяжутся, а мне нужен откровенный разговор с отцом.
Папу я помнила неплохо. Он ушёл от мамы, когда мне было девять лет и тот момент хорошо запомнила. Мужчина вернулся с работы дико избитым. На утро он поцеловал меня в лоб, прося простить и сознавая, что слабак. Мама скулила и шла за ним, цепляясь в руки. Молила простить и клялась, что нашей семье ничто не угрожает. Но дверь за отцом закрылась.
— Папа больше не придёт? — помню тогда свой детский вопрос, за что впервые получила от матери жесткую оплеуху по лицу, упав на пол.
— Всё из-за тебя, сучье ты отродье, — вне себя прошипела мать.
Я испуганно вскочила на ноги и убежала, спрятавшись в своей комнате. Тогда ненависть этой женщины стала для меня более явственней. Но вопросы — почему ушёл отец и в чем виновата я, так и остались по сей день.
На следующей недели я вступаю на новый супружеский этап своей жизни и сделать мне это хочется без груза прошлого.
Робко постучала в квартиру на третьем этаже. Дверь открыл седой мужчина за шестьдесят. Добродушный взгляд выцветших голубых глаз, сеть мелких морщинок по лицу, растучневшаяся фигура. Раньше он казался мне таким крупным мужчиной, а сейчас это толстенький низенький старичок.
— Здравствуйте, — улыбнулась я. — Вы, Андрей Ларионов?
— Да, — кивнул, тоже улыбнувшись.
— Это я, пап. Вика, — нервно сглотнула и голос слегка дрогнул.
Старик пару секунд шокированно смотрел на меня.
— Вика?! Ты стала такой красавицей, — по нему было видно, что он рад видеть меня, но моё появление на пороге дома спустя двадцать лет, явно озадачило мужчину.
— Спасибо, — робко кивнула. — С тобой можно поговорить?
Старик неуверенно помаячил в дверях, но после отступил, впуская в квартиру. Быт хозяина соответствовал одинокому пенсионеру. Старая мебель, пыльный телевизор, сероватые занавески на окнах, стопа газет на столе и чашка чёрного чая, который давным-давно остыл.
— Присаживайся, — мужчина закрутился в своём обиталище, в стыде и спешке пряча брошенную одежду и срывая с тахты постельное бельё. — Извини, не ждал гостей.
— Всё в порядке, пап, — осторожно опустилась на край скрипучего стула. Старик смиренно принял свой беспорядок и тоже осел на тахту.
— Как Ниночка? — смотрит виновато.
— У неё всё замечательно. У тебя двое внуков. — Кивнул, словно знал об этом. — Я тоже на следующей неделе выхожу замуж.
— Правда? — радостно улыбнулся. — Я очень рад за тебя. Мать всё же не смогла испортить тебе жизнь.
— Скажем, я хорошо сопротивлялась, — горько усмехнулась. Отец поддержал таким же смешком. Молчание возродилось тяжёлым камнем. Неловкость момента жгла горло. — Почему ты ушёл?
Старик слегка подпрыгнул на тахте и нервно сцепил кисти рук. В тишине услышала его громкий выдох.
— Потому что трус, — смотрит виновато. — Я очень любил вас и вашу маму, но испугался. Год спустя, хотел вернуться, всё исправить, но твоя мать чересчур гордая женщина.
— Чего ты испугался? — не поняла я.
Старик явно занервничал.
— Викуль, об этом тебе должна поведать только твоя мать. Я не имею права.
— Почему? Ты же мой отец. У тебя те же права, — искренне поразилась. — Прошу тебя. Из этой женщины и слова не выбить. Дай хоть что-то. Мне нужно зацепиться, — горячо взмолила я, глядя на побелевшее лицо старика. Он с сожалением смотрел то на меня, то на чашку чая. — Пап. Она всю мою жизнь презирает меня. Я устала. Она даже на свадьбу мою не желает приходить и твердит жениху, что я грязная, — голос ушёл в нервный смешок.
— Ты не грязная, — папа аж положил руку на сердце. — И ушёл я не из-за тебя, детка. Ты всегда была добрым и любящим ребёнком. Моей отрадой. Я любил тебя, как родную.
— Что?! — сердце прыгнуло вверх. Как родную?! В каком смысле?
— Я не отец тебе, Вик, — виновато уронил он и старческие слезинки замаячили на его вмиг покрасневших веках.