Отречемся от старого ми-и-ра,
Отрясем его прах с наших ног... заливисто и страстно начал пастух, молодежь дружно подхватила, батюшка на ответственных местах покрывал всех своим басом и, поглаживая красный бантик, уповающе косился на начальство. Силантий слов не знал, он, потрясая знаменем, просто рявкал; девушки с бабами повизгивали; ревели кто во что горазд бородачи. Издали, должно-быть, выходило не так уж складно: три собачонки сразу морды вверх и по-озорному взвыли. - Тирнацинал! - скомандовал Силантий. - Семка, жарь на гармошке! Ребята, подхватывай! Семка ноздри в небо - растянул голосистую гармонь с сундук и свирепо грянул: "По Тверской-Ямской". Он мотива не знал, сразу смешал весь хор и как ни старался подладиться под голоса, пальцы все же воротили на свое. - Шапки долой, когда тирнацинал идет! - встряхнул знаменем, скомандовал Силантий и, ни к кому не подставая, заорал сам по себе:
Етот бу-удет последней страши-и-ительный бо-ой!.. Толпа шла весело и чинно, толковали друг с другом о своем, и лишь когда гул речи разрывался выкриком Силантия, покашивались на красные знамена. Мужики говорили о хуторах, о тягостных налогах, не худо бы совхозу по шее надавать, а земельку под себя, бабы - про кур, про масло - все в совет да в совет, провалиться бы ему, подай, старушонки, известно - про антихриста. С колокольни вдруг слетел и заплясал, закружился разухабистый трезвон. Путаная песня, гармошка, солнце, трезвон и говор. У ворот, на солнышке, древний старец с батогом. Истово старец закрестился, зашамкал: - Ишь ты, отец Сергий. От холеры, должно... деревню-т обходят... --------------- Пожалуйте, гость дорогой, товарищ, - и Силантию показалось вдруг, что на его обритой голове зашевелились волосы. "Вот, черти, не открыли". Он бросился срывать с портретов фартуки и тревожно посматривал на висевший в углу образ. Гость удивленно поднял брови и что-то промычал. - А видишь ли, дело-то какое, - Силантий сорвал тряпицу с портрета Луначарского. - Мы в тех смыслах, хе-хе-хе, что может вредно взирать нашему правительству. Тут, грешным делом, святые иконы были из храма. - Он подхехекивал, вилял голосом, потом сразу стал строг и кому-то крикнул, кивнув на образ: - Прикрой-ка Богородицу! Возле поставленных у портретов знамен открылся митинг. Перед началом был такой разговор: - Перво-на-перво, как следует выпить надо, потом уж митинговать, - сказал Силантий. - Чаю попьем после, - сказал наробраз. - У нас, извините, самогон, - сказал Силантий. В соседней комнате загремела посуда. Наробраз начал речь: - В то время, когда кругом закрываются, за отсутствием средств, школы, и народные учителя, босые и голодные, идут в куски, светлый почин села Дыркина горит, как костер во тьме. Он говорил отчетливо и горячо о том, что такое наука, грамота, преданность новым формам жизни. - Конечно, Советская власть учтет деятельность местных крестьян. Силантий самодовольно крякнул и подбоченился. Он сидел за столом и победоносно, как петух на цыплят, смотрел на мужиков. Мужики слушали внимательно, но когда запахло жареным и самогоном, всех слюна прошибла, тут уж не до митинга. - Да здравствует Советская власть, местные граждане-крестьяне и первый среди них энергичный товарищ Силантий Кузькин! - закончил оратор. Силантий гаркнул "урра" и сделал знак рукой, но его никто не поддержал, крестьяне терлись у стенки и, принюхиваясь к запаху, как охотничьи собаки, крались поодиночке в соседнюю комнату. Силантий сладко сплюнул и шепнул Аксену: - Иди-ка туда, досмотри. А то выжрут все. В это время кто-то крикнул: - Товарищи... Силантий поднял голову. Перед ним черный, длинноусый Федюков, раменский крестьянин - и как он, дьявол, затесался - стоит дубом среди сидящих, говорит: - Товарищи!.. Я, товарищи, очень енергично могу из'ясняться, но как здесь, товарищи, присутствует товарищ из городу, то я окончательно сбиваюсь. Тут сказывали вам и превозносили дырковцев, как культуру, и в том числе - Силантья Кузькина, то я енергично протестую. Эта вся их выдумка, товарищи, со школой одно мошенство. Чей это, товарищи, дом? Кулака, белогвардейца, который бежал. Значит, им, товарищи, ничего не стоит. А, между прочим, отсюда явствует: вот, мол, товарищи-правители, мы жертвуем школу, вы же закрепите за нами поповскую землю. Это ведется, товарищи, енергичная тайная дипломатия, потому как из-за поповской земли промежду нашими селами велось целое сраженье в периоде всего проистекшего лета. День работаем, а ночь - война, даже, товарищи, с ихней стороны пулемет был. Вот они какие дьяволы енергичные лесовики. Они белогвардейцы и промежду ними первый контр-революционер Силантий Кузькин, не взирая, что он енергично обрился. Я, товарищи, кончил. Кто-то выпалил из угла: - За бритого двух небритых дают, да и то... - Прошу с мест не возражать! - гневно бросил наробраз. Тогда поднялся, как колокольня, Силантий. Он плюнул в горсть и треснул по столу. Потом хотел схватиться за бороду, но бороды не оказалось. Еще раз ударил кулачищем в стол и крикнул: - Сволочь усастая!.. Обормот!.. Никто не брился... - Прошу без резкостей... Не выражаться! - оборвал наробраз. Силантий шумно задышал, вцепился в столешницу и, раскачиваясь, задвигал стол взад-вперед, руки его напряглись, плечи закруглились, словно он думал не головой, а мышцами, лоб собрался в тысячу морщин и череп покрылся потом: - Товарищи! - наконец выжал он из груди звук. - Не зря же я упреждал многосиятельного товарища из городу, мол, сначала надобно выпить по махонькой, потому как в тверезом виде я выражаться не признаю. Товарищи, я как есть радетель в пользу своего села, то есть Дыркина, то могу выдать ачистат. Он, этот самый усач Мишка Федюков, у бабки Агафьи курицу украл, Степке Петухову руку вывихнул в пьяном естестве, у дьячка раму стягом выхлестнул. А почему же после всего этого он член волисполкома? Да ему в морду надо дать в порядке дня, а не то, что сволочь... - Прошу запротоколить! - вскочил усач и запрыгал на месте. - В протокол! Я его, подлеца, белогвардейца еще не так обрею... - Брил твой дед, да и тот с килой помер! - крикнул Силантий. - Как ты, стерьва, можешь скандалы заводить, раз тут начальство?! Кто тебя звал на торжество чествовать меня? А?! Братцы, гони его в три шеи! Поднялся хохот, свист, усач и Силантий двинулись было друг на друга, но между ними встал народ, уговаривали, ругались, грозили, Гараська плакал: "Тятька, тятька!". Наробраз схватил портфель и трясся так, что с носу слетели очки. Бог знает, чем бы это кончилось, если б не находчивый священник: - Гражданин начальник и православные христиане! - гулким басом раскатился он, вскочив на стол. - Не омрачим торжества сего. Приступим в любви к трапезе и питию. --------------Угощалось человек пятнадцать. Остальных Силантий вытолкал вон и закрючил двери. На столе стояло пиво, бутылки с самогонкой, винигрет, грибы, селедки и два пирога с ворота ростом. Двухведерный самовар, как архиерей, стоял среди бутылок и пофыркивал паром, точно говорил: "фу ты, чорт, вот так торжество". Наробраз сел, но все стояли. С иконы сдернули завесу. - Батюшка, отец Сергий, помолиться надо, - робко предложил белый старичок и голова его затряслась. - Я, отцы, не могу, когда один голос, - ответил тот и мигнул в красный загривок наробраза. - Теперь надо большинством голосов. - Оксен, становь скорей на болтировку, - сказал Яшка-солдат. - Кто против? - крикнул Аксен. - Принято! - Батя, катай, - скомандовал Силантий. Все это произошло необычайно быстро: наробраз не успел протереть очков. "Отче наш" пропели стройно, крестились усердно. Батюшка размашисто благословил яства. - Отцы и братия! Среди нас идейный вождь. Выпьем за его драгоценнейшее здоровье. - Священник засучил рукава рясы и налил стакашки. - Собственно, самогонка преследуется законом, - сказал наробраз и выпил. - Обязательно преследуется, - проговорил Силантий и налил. - Почтите вниманьем. - Не часто ли будет? - спросил наробраз, выпил и закусил грибком. - Совсем даже не часто, - сказал Силантий, наполняя стакашки, - ежели оно часто, да-к часто и есть... Прилично. Кушайте во славу! - За процветание единой трудовой школы, ура! - крикнул наробраз, выпил и забодался: - бррр. Все закричали: ура, Силантий крикнул: - Слуша-а-й! - и, скосоротившись, дико запел: