Затем было сделано графом распоряжение о собрании данных относительно положения и поведения лиц, административно высланных под полицейский надзор, ввиду облегчения их участи, — и в первые же месяцы освобождено их было 433 человека, из коих 279 человек без всяких ограничений, а 58 переведены в ближайшие, более удобные местности. Потом следовали еще новые освобождения, не в меньшем количестве. Хотя некоторые из этих освобожденных отличились впоследствии в новых политических преступлениях, но в этом была, по крайней мере, та хорошая сторона, что тихие, захолустные городки нашего севера и северо-востока избавились наконец от этой, навязанной им заразы, нравственно-разлагав- шей их молодежь и семьи. '
24 апреля министр народного просвещения граф Д.А. Толстой. был уволен в отставку. Величайшее торжество и ликование всех газетных, земских и чиновных либералов встретило падение этого человека, более всех остальных им ненавистного, за свою неуступчивую твердость противных им убеждений. Лягать и бросать в него комками журнальной и земской грязи можно было теперь невозбранно, б графе Толстом граф Лорис выразился: «я его спихнул», а о его преемнике — «я его предложил, но я его не знаю». Первым делом нового министерства было восстановление во всей своей силе Головнинского «Университетского устава 1863 года» и отмена «преобразований» графа Толстого.
Высочайшим указом от 6-го августа упразднено наконец Третье Отделение. Маков из министра внутренних дел превратился в министра почт, телеграфов и иностранных исповеданий, а Верховная распорядительная комиссия, «за осуществлением главной ее задачи», закрылась, и граф Лорис-Мсли- ков, с его диктаторскими полномочиями, делается всемогущим министром внутренних дел. По сему поводу в либеральных газетах писали, что «политика этого государственного человека состоит не только в замене людей, но в изменении самого принципа», и указывали ему «условия общественной деятельности» и «с чего следует начать». Он продолжал слушаться. Депутации от петербургских дам подносили ему за это букеты с надписями на лентах «умиротворителю» и «в знак умиротворения». Одна из ликующих газет выразилась, что отныне граф Михаил Тариелович «обобщается на всю Россию и сам становится обобшателем». «Русская Речь» обращалась к нему с мольбою: «Разбудите нас, граф! Вдохните в нас энергию!» А один из либеральных жидовских стихотворцев сравнивал его даже с Моисеем и взывал:
Либеральная колесница невозбранно катилась теперь по лицу земли Русской, и тогдашняя «Неделя», в статье «Новые порядки», с похвальною откровенностью высказывалась, что «никому в настоящее время не придет в голову объяснять тот или другой взгляд желанием заявить свою благонамеренность, так как подобные заявления сделались уже ненужными и даже несколько компрометирующими, ибо в настоящее время гораздо удобнее и выгоднее выставлять себя с так называемой либеральной стороны, чем с противоположной». И действительно, из независимых органов печати, верных здравому смыслу и историческим началам русского народа и государства остались только «Московские Ведомости» да «Русь», И.С. Аксакова, выступившего наконец из-под запрета и вынужденного молчания снова на публицистическое поприще. Но всякая попытка Каткова или Аксакова и каких оы то ни было частных и даже духовных лиц к разъяснению нигилистических козней и сущности нигилизма дружно и ретиво встречалась гамом, лаем и травлей в газетах и журналах, а еще более в уличных, сатирических и порнографических листках; люди эти объявлялись как бы вне гражданских прав и закона, — совсем, как под еврейским «херимом», — имена их публично шельмовались, их невозбранно обливали помоями самой грязной клеветы, заподозревали их честность, взводили на них тяжкое обвинение в продажности, обзывали их сикофантами, доносчиками, добровольцами шпионства и т. д. Под этим деспотическим давлением разнузданной и ошалелой «прессы», даже духовные проповедники оставляли возвышенный и строгий церковно-ора+орский стиль и, говоря — довольно, впрочем, сдержанно — о растлевающих язвах современной русской жизни, старались на высоте церковных кафедр усваивать себе вульгарно-модный газетный жаргон передовиц «Голоса».