Во время рассказа лицо у матери было спокойное, радостное, но, как только она кончила говорить, оно снова приняло зеленоватый оттенок, как у мертвецов.
Узнав, что Мемед стал разбойником, Хатче и Ираз радостно посмотрели друг другу в глаза. Но, взглянув снова на мать, они испугались. В лице у нее не было ни кровинки.
— Мать… что с тобой? — взволнованно спросила Хатче.
— Не спрашивай, дочь моя. Я принесла тебе дурную весть. Да поможет аллах, и все окажется ложью. Язык не поворачивается… Я слыхала, что вчера утром… из-за юрюкского аги Мемед подрался с Шалым Дурду. Шалый с двумя товарищами убил Мемеда. Так я слыхала… Мемед защищал юрюкского агу, и Шалый убил его… Через нашу деревню проскакал вооруженный с головы до ног юрюк. Он сказал, что спешит на помощь своему aгe. Его лошадь была вся в пене… Так рассказывают крестьяне. Будто он сказал им, что Мемеда убили…
Хатче не шевелилась. Потом она взяла Ираз за руки, обняла ее.
— И это суждено мне услышать! — сказала она, зарыдав. Но вдруг остановилась.
— Я ухожу, — сказала мать. — Да поможет тебе аллах, дочь моя. Завтра или послезавтра я принесу тебе вести поточнее. В узелке — масло, яйца и хлеб. В следующую пятницу я опять принесу тебе еду, если гяур не вернется в деревню. Береги платок, не потеряй. До свидания.
Мать ушла. «Не надо было ей говорить, — думала она по дороге, — опять будет убиваться…»
Изредка Хатче снова начинала всхлипывать:
— И как у Шалого поднялась рука на моего Мемеда!
Разве можно убивать товарища? Как он посмел?
— Раз человек стал разбойником, люди каждый день будут говорить о его смерти. Не верь этому. Потом ты привыкнешь к таким вестям, — утешала ее Ираз.
Хатче не слушала ее.
— Я не буду жить, — твердила она, — я не смогу жить без Мемеда.
— Перестань! — рассердилась Ираз. — Откуда ты знаешь, что он убит? По живому не плачут. Я в детстве и в молодости двадцать раз слышала о смерти Ахмеда Великана. А он и сейчас жив.
— Ах, это совсем не так… Ведь он еще совсем молод. Нет, я не буду жить. Я решила, я умру.
— Глупая, разбойники часто сами распускают слухи о своей смерти. Видишь, узнав, что Мемед стал разбойником, Абди-ага Козлиная Борода удрал из деревни. Может быть, этот слух пущен как раз для него. Козлиная Борода подумает, что Мемед убит, и вернется в деревню. Тут Мемед его и убьет. Может быть, это все подстроено.
— Он такими делами не станет заниматься. Нет, тетушка, это решено. Я не смогу жить без него. Я умру.
Хатче начало трясти, потом бросило в жар. Ираз обняла девушку, подвела к нарам и уложила.
— Перестань, глупая. Потерпи до рассвета, а там увидим, что будет. Потерпи! Не верь этим разговорам…
На другой день Хатче встала бледная как смерть. Голова ее была перевязана черным платком. Лицо приняло восковой оттенок.
После этой вести она не могла прийти в себя. С каждым днем Хатче бледнела и слабела. Она потеряла сон. Целыми ночами просиживала она на своих нарах, положив голову на колени. Вместе с ней не спала и Ираз. По ночам они не разговаривали. Только Ираз время от времени говорила:
— Увидишь, дочка, скоро о Мемеде придет добрая весть.
Но Хатче не слышала слов Ираз.
КНИГА ВТОРАЯ
XIV
Вторые сутки Тощий Мемед, Джаббар и Реджеп Чавуш вынуждены были передвигаться по ночам, а с наступлением дня прятались в скалах.
Наконец они добрались до скал, поросших сосновым лесом, и сделали привал. Они боялись, что Шалый Дурду устроит им здесь ловушку.
— Он не упустит удобного случая, чтобы напакостить нам, — сказал Джаббар. — Знаю я его. Недаром скитался с ним четыре года. Но ему недолго осталось жить. Скоро он получит пулю в лоб… Иначе он не перестанет преследовать нас. Лучше бы мы не ввязывались… Лучше бы…
— Ты боишься его? — спросил Мемед.
— Нет, но…
— Что «но»?
— Он ведь не перестанет нас преследовать…
— А что, если он появится перед нами?
— Если бы он пришел, как человек. А то ведь обязательно подкрадется и устроит нам ловушку. И мы попадем в нее. Если бы он открыто вышел нам навстречу… Ну что ж, кому-нибудь из нас поможет аллах!
Задумавшись, Реджеп Чавуш смотрел на верхушки сосен, золотившиеся в лучах заходящего солнца. Потом он опустил голову. Солнце бросало золотые лучи на его лицо и на платок из пестрой бязи, которым была перевязана рана на шее.
— Может быть, аллах поможет нам, — сказал он и снова уставился на верхушки сосен.