Но и настоящего его имени простаки не знали. Так как в высших кругах, в кругах ближних, издавна, по негласному договору, который стал со временем чем-то вроде обязательного этикета или тайного кода, обращались иначе, чем в миру — исключительно Василий, без фамилии. Ибо фамилия, семья — слишком личное, чтобы лишний раз касаться. Близкие, в позволительных шалостях, на английский манер, могли именовать его как Бэйзил. Круги дальние обращались уже к Василию Леонидовичу. А если говорили о нём в третьем лице, то добавляли вместо казённой фамилии главное выдающееся свойство данного лица, которое дурачки назвали бы прозвищем. Качество, что делало человека уникальным, единственно узнаваемым на целом свете. Василий Леонидович был Благословенным.
В комнату, где не было решительно ничего лишнего, стеснительно и тихонько вошла черноволосая девушка азиатской внешности, в точно установленное до минуты время. На мгновение встала перед ним, ожидая распоряжений. Кроткая и благовейная. Но Василий, занятый наблюдением собственных размышлений в финальной стадии медитации, ничего менять в обыкновенном распорядке вечера не собирался, только обратил на неё приятный почти отеческий взгляд, но полный тоскливых образов и блуждающий в далёких думах. Он сидел, выпрямив спину, а она стояла перед ним. Но глаза их находились на одной высоте — настолько они отличались по габитусу. Его седая голова, с выраженными надбровными дугами и солидным мясистым носом — этот нос почти век рос, — была раза в два больше, чем её.
Монголоидная раса подарила девушке не только миниатюрное, неспособное к полноте тело, с худосочной крепкой попой, как два кулачка, но и хорошие глаза, на совершенно плоском жёлтом широком лунном лице, когда в профиль видны оба глаза сразу. Хорошие в том значении, что в непроницаемых чёрных глазах трудно было прочитать любые эмоции, кроме вежливого почтения. А это весьма ценный навык. Потому как Василий был эпицентром почестей. Иногда, когда в свете хотели подчеркнуть учтивое, лояльное отношение к нему и его клиентеле, то напоминали окружающим, что он — Источник Чести. Так полагалось.
Девушка скинула одежду, чернея тугой толстой косой. Прильнула к нему и стала помогать раздеваться. Василий был колоссальным по размеру. Слоновьи брёвна его рук и ног распростёрлись на шёлковой плоскости. Секс в его возрасте — слишком нецелесообразное занятие, пустая трата сил. Но вот массаж — жизненная необходимость. Ещё не совсем одряхлевшее, но явно погрузневшее тело, уставшее подпирать миропорядок своими плечами, требовало ежедневных растираний, измятий и ласковых поглаживаний. Должно быть выхолено. Именно над этим сейчас трудилась женщина на его спине. Она кошкой тёрлась о его спину, скреблась в бока, умасливала ляжки, елозила по ягодицам, топтала поясницу всем своим бабочкиным весом и крохотными ступнями, переворачивала гиганта, забиралась на этого мамонта и растирала крохотными ладошками его украшенный татуировкой исполинский хобот и увесистую мошну, полную генетическим богатством, большой живот, широченную мохнатую грудь. И от маленьких её ладоней и блаженного трения, тело заряжалось энергией, соки расползались, разливались по членам. Ох, эта кудесница добралась до пальцев ног и теперь перебирает каждый. Ох-ох-ох, это куда лучше обычного секса.
В комнате играл тихий эмбиентный саунд. Трудно назвать это музыкой. Дочь Василия, предельно творческая Надежда, мыслящая что искусство и реальность есть нечто цельное, воспринимающее всё вокруг одним лишь художеством — хорошим или негодным, — она постоянно прививала ему любовь к звучанию, открывала ранее непознанную и непривычную плоскость аудио-дизайна. Что-то в этом есть. При медитациях звуки дополнительно расслабляли сознание, гипнотизировали и направляли в правильное состояние.
Но даже в умиротворяющей неге, в растекающемся по телесам тепле от чудесных ловких женских рук, слишком много туманного, дисгармоничного, разрушительного предвиделось Василию в будущем. Как и полагается главе и природному лидеру, думал он более не о себе, а о своих людях в целом. Он всегда был олицетворением ответственности. И явно чувствовал, что старый порядок пришёл в негодность. Цикл заканчивается. Слишком долго было всё хорошо у них. Тот долгосрочный успех, который имел их союз семей, может пасть в одночасье. А вместо былой решительности и непременного плана действий, вместо мобилизации внутренних сил перед лицом грозного вызова, его наполняла лишь тоска. Тоска.