– Вы не поменяетесь со мной местами? – обратился Рудловский к Хенрику. – Мне бы хотелось сидеть в середине.
– А что?
– Здесь дует, а я очень чувствительный.
Пересели. Рудловский достал коробочку с таблетками.
– Хотите? – предложил он. – Против морской болезни.
– Вы плохо себя чувствуете? – спросил Хенрик.
– Нет, но на всякий случай. Эти таблетки действуют профилактически. Вы что, преподавали?
– Пока еще нет. Моя специальность – польский язык.
– В медицине разбираетесь?
– Нет.
Рудловский трясся, у него на носу подпрыгивали очки.
– Это очень вредно для почек, – простонал он. Чесек рассмеялся. – Смейся, смейся, – сказал Рудловский. – Вот начнешь бегать к коновалу, будет не до смеху. Когда он, пан Коних, начнет распадаться от сифилиса, тогда скажет: «Чавой-то у меня в спине ломит». Нашим почкам, пан Коних, здесь угрожают три опасности: тряска, ветер и пыль.
– Можешь сойти, – сказал Чесек. – Будешь здоров как слон.
– За кого ты меня принимаешь?
– Жалко упустить возможность?
– А тебе нет?
– Я за почки не волнуюсь.
«Рассчитывают на большие трофеи, – догадался Хенрик. – У доктора будет много хлопот с этой компанией». Машина остановилась. Из кабины высунулся шеф.
– Поворот не проехали? – спросил он.
– Нет, – ответил Вияс.
– Поворот где-то здесь. Рудловский забеспокоился:
– Границу не переехали?
– Исключено, – ответил шеф.
Вияс достал пистолет. Показал на сужение автострады.
– Впереди кто-то идет.
– Внимание! – скомандовал шеф. – Приготовиться.
Чесек и Рудловский тоже достали пистолеты. Черные точки у сужения автострады вытянулись и образовали цепочку.
– Женщины, – определил через минуту Хенрик. «Одна из лагеря», – распознал Чесек и спрятал пистолет. Шеф спросил:
– Сколько?
– Раз, два, три… пять, – сосчитал Вияс.
– На одну меньше, – заметил Рудловский. Мелецкий предупредил:
– Никакого самоуправства.
Женщины шли не спеша, с трудом передвигая ноги. Две из них были в штанах, на одной лагерная куртка. В нескольких десятках шагов от машины они остановились и начали между собой перешептываться.
– Посмотрите на маленькую, черную, – сказал Рудловский. – она уже успела располнеть.
Шеф крикнул женщинам:
– По-польски говорите?
– Как будто бы, – ответила одна из женщин. Шеф обратился к Виясу:
– Спрячь пистолет.
Женщины обступили машину. Хенрик пересчитал их еще раз.
«Рудловскому приглянулась маленькая черная женщина. Видно, дошлая; она его обштопает. Хорошо, пусть берет себе. Первая в брюках: среднего роста, рыжая, веснушчатая, во взгляде страх – мне не нравится такой взгляд, собственных страхов хватает. И эта, в брюках и полосатой куртке: темная блондинка, короткие волосы, худая, лет тридцати, угловатые движения, сердитая. Я где-то ее уже встречал, может, во время оккупации, нет, скорее до войны, какой-то парк, скамейка, может, акация, каток; тогда она не была ни такой угловатой, ни такой угрюмой. Самая смелая – это вон та, старуха, тоже с короткими волосами, интеллигентная – нет, не хочу старухи. Остается блондинка, под подбородком уже складки. Когда она говорит с Мелецким, у нее раздуваются ноздри. Он взял ее за локоть, пристально посмотрел в глаза. Печальная женщина в полосатой куртке, которая кого-то Хенрику напоминала, оттащила блондинку в сторону: для чего все это? Мужчины едут в одну сторону, мы – в другую, давайте перестанем обольщать друг друга».
Мелецкий обратился к старухе:
– Нам нужен поворот на Грауштадт. Вы его не проходили?
– Там был какой-то поворот, километрах в двух отсюда.
– Садитесь с нами! – крикнул Чесек. – И порядок.
Мелецкий бросил на него гневный взгляд, потом обратился к старухе:
– Вы у них командуете?
– У нас демократия, – ответила женщина.
– У вас нет старшей? – удивился Мелецкий.
– Как-то обходимся. Вот, может быть, она.
Старуха показала на темную блондинку в полосатой куртке.
– Старшая? – спросил ее Мелецкий.
– Вздор, – обрезала она его.
– Что у вас в узелках?
– Хотите конфисковать?
– Может, и конфискуем. Мы охраняем общественное имущество.
– Это не общественное имущество. Так, кое-какие тряпки. Американцы дали.
– Почему вы не сняли лагерную куртку? – допытывался Мелецкий, как следователь. Хенрик вспомнил допрос в замке. Это метод или потребность, вытекающая из характера?
– Могли бы одеться поприличней, – продолжал Мелецкий.
– Чтобы соблазнять романтически настроенных мужчин? Спасибо, хочу немного постоять.
– К сожалению, мы едем в обратном направлении.
– Я заметила. Всего хорошего.
– Но зато в одно знаменитое место, – быстро вмешался Рудловский.
– Пан Рудловский, – грозно сказал Мелецкий. Старуха спросила:
– Чем знаменитое? Костюшко ночевал?
– Нет, любовница Гитлера. И оставила много белья, – сказал Рудловский, подмигивая.
Блондинка повернулась к женщине в полосатой куртке:
– Пани Анна, надо подумать.
– А это далеко? – спросила Анна.
«Я когда-то слышал этот голос, – подумал Хенрик. – Но тогда он не был таким сухим. У него были другие краски и другая температура».
– Пятнадцать километров, – объяснил Мелецкий. Достал свой мандат. – Курортный городок Грауштадт. Жители эвакуированы. А это, видите, магическая бумажка.
Старуха прочитала.
– Бумажка соблазнительная.
– А мы? – обратился Мелецкий к бойкой блондинке. Он снова сжал ее локоть: – Проведем веселый вечер.
Блондинка воскликнула:
– Прекрасно! Вспомним молодые годы.
Потом воцарилось напряженное молчание. Хенрику казалось, что его осматривают и оценивают. Лахудры чертовы!
– Не знаю, годимся ли мы для веселого вечера. Для этого мы слишком грустные, – услышал он голос Анны.
– Зачем грустить! – крикнул Чесек. – Да здравствует свобода!
– Надо себя пересилить, – подхватил Рудловский.
– Надо? – Это она, Анна. – В самом деле?
Хенрика резанула последняя фраза, он посмотрел на Анну. Она, наверно, прочла в его глазах одобрение, потому что по ее лицу проскользнула едва заметная улыбка. Бойкая черная толстуха спросила:
– И надолго?
– Самое большее на две недели, – объяснил Мелецкий. Хенрик спрыгнул с машины.
– Пан доктор! Мелецкий повернулся к нему.
– Как, две недели? – удивился Хенрик. – Мы же должны организовать местную власть.
– Естественно. Но с какой-нибудь машиной баб можно будет отправить назад. Вот только…
Мелецкий отвел Хенрика в сторону.
– Их пять, а нас шесть, – сказал Мелецкий. – Может быть конфликт.
– Не будет, меня не считайте.
– Вы пас?
– Да.
– Почему?
– Ищу принцессу, – сказал Хенрик с улыбкой. – Может быть, попадется.
Женщины стали взбираться на машину.
– Дамы на колени! – крикнул Чесек.
– Пани Анна!
– Спасибо, мне хочется постоять.
– Пани старше!
– Барбара, если вы так любезны. Пожилая села Чесеку на колени.
– Очень приятно, – сказал он, не скрывая своего удивления. – Меня зовут Чесек.
Послышались имена: Хонората, Зося, Янка, Зося, Янка, Хонората. Он не запомнил, кого как звали, слышал, что Рудловский по очереди представляет их.
– А это Хенрик, – услышал он и поклонился.
Янка, Зося, Хонората – какая разница? Он видел только формы, выпуклости – единственное, что у них осталось от его идеала женственности.
– Не хотите таблетку? – спросил Рудловский чернявую. – Против морской болезни.
Машина доехала до развилки и свернула в лес. Она двигалась по тенистому коридору в лучах солнца, пробивающихся сквозь кроны деревьев. И пахло по-настоящему. Не пожаром, не хлоркой и падалью, а лесом, живицей, грибами, мохом, волосами молодой девушки. «Я был прав, – подумал Хенрик, – останусь в лесу». Он стоял, опираясь о крышу кабины, ощущая возле своей руки руку печальной женщины в лагерной куртке. Она задумчиво смотрела вперед, ветер развевал ее короткие волосы, гладил лоб и вздрагивал на ресницах. Она закрыла глаза, словно желая что-то вспомнить, вызвать какую-то картину.