А в начале октября устроила очередной сюрприз. Впоследствии Рудольф сам удивлялся – как не сообразил вовремя? От усталости, должно быть. На уроках он утомлялся страшно, особенно первое время.
Дело было так. Дети на пришкольном участке собрали пакет черемухи, принесли Юричу в столярку. Тот торопился разгружать доски, вручил ягоду коллеге-историку, бросил коротко:
– Подсуши на печке.
После уроков решил, как всегда, проведать друга. Еще в сенях чуя недоброе, Юрич распахнул дверь, и обомлел: Сурков метался в слезоточивом молочно-черном дыму, размахивая огрызком тлеющего веника. На полу хрустели ягоды, липли к подошвам…
Юрич выдернул товарища на улицу, настежь распахнул двери, и потом стоял у калитки, не пропуская бабу Полю. Та, с ведром воды в руке, рвалась на тушение пожара. Юрич терпеливо объяснял ей и небольшой толпе соседей, что никакого пожара нет, печь немного задымила – и все. Сурков кашлял.
Расследование, проведенное Юричем, показало: Сурков, помня инструкции, рассыпал ягоды на холодной плите. После обеда же увлекся ритуалом растопки: два полена по краям, смятая бумажка, щепки, сверху дрова, и трубу, трубу не забыть открыть! О черемухе он и не вспомнил. Прилег вздремнуть, а проснулся от едкого запаха и шипения, и комнату не узнал – над головой клубился черно-молочный полог!
Запах держался долго, и Рудольф Борисович мрачно думал иногда, что так вот пахнет одно слово, которое часто приходило здесь ему на ум. Слово это – «ненавижу».
Глава 5. Зачем ходят в гости
Захлопнув тетрадь с планами, Ирина мысленно просмотрела весь прошедший день. Уроки прошли нормально. На русском писали диктант. На чтении выставила Артемку Жигулина за дверь. Баловался, она и сказала:
– Иди, отдохни. А мы от тебя отдохнем.
Он упирался, а она все ж таки вытолкала его в коридор, строго погрозила пальцем. А в классе достала знакомую всем книгу в разноцветной обложке. Несколько уроков подряд, если оставалось время, читали повесть Юрия Коваля «Недопесок». Дети книгу обожали.
Артемка едва расслышал, что читают повесть, завыл и заскребся, стал проситься обратно. Ирина Витальевна подождала немного, потом смилостивилась и распахнула дверь:
– В следующий раз будешь сидеть в коридоре до конца урока!
На математике Неля Лапина, как всегда, решила задачи быстрее всех и заскучала. Пришлось на ходу придумывать для нее примеры на деление. В следующий раз надо захватить с собой карточки, с дополнительными заданиями.
На уроке труда мастерили парашюты из бумаги. Потом проводили испытания в классе и на улице – запускали, прицепив к стропам из ниток пластилиновых человечков. Дети еще успели парашюты раскрасить, и каждый забрал свое творение домой.
Ирина, вернувшись с работы, разогрела вчерашнюю кашу с мясом. Сделала салат из помидоров и огурцов – шикарный обед получился. Переделала все неотложные дела, проверила тетради, написала планы на завтра, и сейчас, в семь вечера, была абсолютно свободна.
Можно было бы заняться оформлением альбома «Животные разных стран», или разучить новую песню для урока пения. Не хотелось… Пока занята – настроение хорошее, несмотря на усталость. А едва останешься наедине со своими мыслями – и наваливается… Пусто, грустно и одиноко.
Подруги? Женщины в коллективе все замужние, у них свои разговоры. Рыжая Ада? За ту неделю, что жила у Ирины, чего только не порассказала. В другом, страшном, душном мире она живет. Рестораны, разборки… Друг, от которого она сбежала…
– Чего ж ты из своей «не жизни, а сказки» сюда спряталась? – спросила Ирина.
– Это временно. Надо отсидеться, ищет меня один «сердешный друг». Думаю, не найдет. Ему в голову не придет искать меня в деревне. Тем более, он знать не знает, что у меня педагогическое образование.
– Так это узнать – пара пустяков.
– Ха, он как меня зовут-то не знает. Я для него Рыжая Кошка, и все…
Ирина недоверчиво хмыкнула, как это – даже имени не знать… Ада тем временем, разглядывая свои эмалевые ногти, тянула слова:
– Тебя бы в нашу компанию… Приодеть, причесать, подкрасить… Человека из тебя сделать…
И захохотала, показывая белые ровные зубки и остренькие клыки.
– Чего смотришь испуганно, – уже спокойно продолжала она, – нечего тебе там делать, овечья душа. Ты не обижайся. Ничего ты не знаешь, ничего я тебе не могу рассказать.
Ирина тогда подумала со вздохом: «Ничего хорошего и нет, если рассказать нельзя».
Ада, съезжая, как она выразилась «с постоялого двора», бросила снисходительно:
– Ну, заходи, на рюмку чая…