— Хочешь? — проверяю. — Скажи!
Но Макс не тратит время на слова. Подхватывает меня на руки, заставляет обхватить его ногами и целует. На улице, в городе моего позора. В скобке тьмы, застрявшей между двумя фонарями.
Катарсис.
Соблазнение — это игра. Секс — это бесстыжая похоть, сбивающая влажные тела в животный клубок. А поцелуй — это близость.
Я не способна на близость.
Я отдала Максу поцелуй. Подарила. Незапланированный, слишком страстный, при котором стукаешься зубами и не знаешь, что делать дальше. Макс знал, я — нет. Забыла, как.
Он ворвался в мой рот, вцепился в затылок сильными пальцами. Он нападал, а я металась. Не хотела падать в поцелуй, всё ещё желая причинить Максу боль. Мой язык отвечал, губы тоже. Тело обмякло, изогнулось, вписываясь в Макса дугой подчинения, но кипящее зло удерживало меня от близости.
С трудом оторвавшись, Макс подсадил меня выше, прижал к себе и, проведя пальцем под краем трусиков, ответил на вопрос, который я задала ещё две улицы назад.
— Да, хотел и хочу.
— Тогда бежим. Скорее.
Я соскочила на землю и повлекла его за собой.
Мы держались за руки, но я не чувствовала Макса рядом. Чёрное зло выходило из моей души, заставляя зубы стучать от гнева. Праведник! Спаситель! Предатель! Ненавижу!
Макс захлопнул дверь номера и шагнул ко мне.
— Лара!..
— Шшш… не нужно слов, Макс, просто иди ко мне. — Слова могли привести меня в сознание, а я не хотела просыпаться. Мысли обуглились от жажды мести, оставляя во мне только зло. Ничего больше. Стоя в луже лунного света, я подняла подол и подцепила пальцем край трусиков. Расставив ноги, отвела его в сторону. Как завороженный, Макс следил за моими пальцами. Почему же я раньше не догадалась, что он всего лишь мужчина? Что он так же слаб, как и остальные. Как и я сама. — Иди ко мне, Макс.
Он ступил в лунный круг, опустился на колени и прижался лицом к моему животу. Олицетворение нежности и покаяния.
Никогда ещё мне не было настолько трудно его ненавидеть. Но я смогла, я такая. Я не сдалась, даже когда Макс вовсю испытывал мою волю. Никогда бы не подумала, что Макс способен разыгрывать трепетную нежность. Я позволила ему поднять подол и поцеловать моё бедро, провести по телу шершавыми ладонями, слишком большими для изящной ласки.
Истекающий нежностью мужчина у моих ног — не Макс. Вижу его насквозь, как себя саму. То, что на поверхности — тепло и нежность — не имеют ничего общего с чёрным нутром Макса. Оно раскрывается подо мной, обнажая наше родство, нашу общую боль, и я вижу, с каким трудом достаётся Максу мягкий танец языка на моей плоти.
Настоящий Макс не танцует. Не гладит. Не целует. Он заглатывает и клокочет от похоти. Швыряет на кровать и берёт. Отбирает. Не скользит, а вбивается. Рвёт простыни. Не кончает, а взрывается.
Такова его тьма, таков он — настоящий. Но он сдерживает себя, потому что я — исключение. Потому что пытается подарить мне катарсис. Прячет свою тьму за ласковым трепетом языка.
Если бы голова не гудела от нарастающего безумия, мне бы это понравилось. Я бы расслабилась, отклонила голову назад и застонала, как это делают другие женщины. Нормальные. Счастливые. Я бы раскрылась для его языка и рук, а не стояла, как истукан, пока он силится раздвинуть мои бёдра.
Я бы не воспротивилась, позволила бы ему выпить отпущение его грехов.
Если бы.
Если бы я умела наслаждаться тем, что люди называют близостью.
Если бы я была другой. Если бы Макс меня спас.
Я не умею так, не умею нежно. Не могу быть рядом, не ненавидя.
— Доверься мне, Лара, — просит Макс, и это — первая полная фраза с того момента, как я потёрлась о его грудь.
Нет. Есть вещи, на которые я не способна. Я уже доверилась ему однажды. Впустую.
Чтобы сделать остальное, я должна быть сверху. Иначе не получится, иначе я не смогу.
Я отступаю на шаг, толкаю Макса в грудь, и он неохотно ложится на спину. Руки разведены, подальше от греха. Иначе сорвётся, скрутит меня и утопит в сексе, который создан для таких, как мы. Для людей, которыми правит тьма.
Макс — как затаившийся зверь, распятый на полу. Он не из тех мужчин, кто позволяет женщине быть сверху, но делает для меня исключение, и, оседлав его, я повожу бёдрами. А вот это я умею — извиваться, тереться, как мартовская кошка. Научили. Противно, что он ловится на грубую подделку, на фарс, но он — всего лишь мужчина. С силой сжимает мои бёдра и шипит сквозь сжатые зубы. Я подаюсь назад, изгибаюсь, окунаюсь в тёплое масло лунного света и спускаю платье с плеч. Пойманный моей игрой, Макс заглатывает каждый жест, ласкает взглядом грудь, пока я, ничего не чувствуя, провожу по ней ладонями. Немая пустота.