— Так... так... — сказал Осман. — Придумано очень занятно. Умная голова у вас, эфенди. Только... кто сумеет это сделать? Кто осмелится?
— Я сам! — ответил Шукри. — Кто другой знает визиря так хорошо, как я? И кто другой сумеет вдолбить все это в его старую глупую башку?
— Вы! О, успех обеспечен. Сделайте это, эфенди, и мы не останемся в долгу перед вами.
— Сегодня же вечером я поговорю с визирем.
— Аллах да благословит вас и вашу затею!
В тот же день старший шериф Шукри попросил визиря принять его.
— В связи с вашей, великий визирь, предстоящей женитьбой, — доверительно сказал он ему, — в народе ходят нехорошие слухи.
— В на-ро-де? А какое мне дело до народа? И что же там болтают?
— Болтают, что молодая Эсма, сестра Нури-махаджира, известная потаскуха, бесстыдно торгующая своим телом...
— Что-о-о? — заорал визирь. Он побежал к Шукри и начал трясти его. — Да как ты смеешь, скотина, повторять эту болтовню? Ты не знаешь, что гнусавишь! Нури-махаджир говорил мне: "Эсма молода, красива и непорочна". Она — моя будущая жена и твоя госпожа — целомудренна и чиста, как голубь. А ты болтаешь всякое.
— Великий визирь, я говорю то, что сам хорошо знаю, — спокойно ответил Шукри.
— Так говори же ясней! Говори все, что знаешь!
— Мне не совсем удобно, великий визирь, говорить вам все это, — лицемерно произнес Шукри. — Но видит сам аллах, моя привязанность и любовь к вам, наконец, долг, требуют от меня откровенного признания.
— Ну, ну, не тяни. Выкладывай все, что знаешь.
— С этой девушкой Эсмой я был близок.
— Ты? — заревел визирь.
— Да, я. Карайте меня, великий визирь, я того заслужил. Уж очень красива и соблазнительна эта абхазка. Шайтан сбил меня с пути, не устоял я перед соблазном. Нанял номер в портовой гостинице, и там она целый месяц была моей любовницей. Но аллах сжалился надо мной и вернул мне разум. Понял я тогда, как позорно себя вел. Эсма — самая бесстыдная, самая необузданная и вконец испорченная женщина.
— Довольно! Хватит! — завопил визирь. Он беспомощно опустился в свое кресло.
Безмолвно сидел он несколько минут, потом поднял отяжелевшую голову.
— Скажи мне, Шукри-шериф, только одно. Зачем понадобилось Нури-махаджиру так бессовестно лгать?
— Зачем? — уверенным голосом произнес Шукри. — Это известно всем окружающим и неизвестно только вам, потому что вы ко всем так добры, отзывчивы, благородны, а порой, как вот к Нури-махаджиру, излишне доверчивы.
— Говори ясней, Шукри-шериф.
— Неужели вы до сих пор не заметили, что Нури-махаджир коварный карьерист, который ни перед чем не остановится?
— Ну, допустим, это так. А дальше что?
— Ему, неблагодарному, как видно, мало всего того, что вы сделали для него, повысив его с должности простого курьера до шерифа. Теперь он уже мечтает о вашем месте!
— Ка-а-ак? Что ты сказал? О моем месте? — Все тяжелее становилось визирю от таких неожиданных открытий.
— Мои агенты донесли, — продолжал Шукри, — что Нури не раз хвалился своим абхазам-махаджирам, что скоро он свалит самого визиря, то есть вас, как свалил Шевкет-шерифа, и будет властелином всей трапезундской области, что ему обещала поддержку красавица черкешенка Аза, новая жена Султан-Хамида. Я проверил донесения, и они оказались точными.
— Это интересно, — горько улыбнулся визирь.
Шукри торжествовал. Затея ему удалась. Визир был покорен.
— Что же ты предлагаешь? — робко спросил визирь.
— Уберите Нури-махаджира со своего пути, великий визирь, и как можно скорее.
— Да, — произнес визирь. — Теперь мне многое становится ясным. Спасибо, тебе, Шукри-шериф, за бескорыстную и преданную службу. Награжу достойно. А теперь прими мой приказ: немедленно, сейчас же арестовать Нури-махаджира, связать его и бросить в каземат. На пятницу, после намаза, назначить казнь.
— Это вместо свадьбы? — съязвил Шукри.
— Да, — ответил визирь.
Весть об аресте и предстоящей казни Нури-махаджира всполошила весь Трапезунд и население лагеря абхазов-махаджиров, расположенного в далекой степи; здесь особенно любили молодого Нури, так как он, работая в городе, постоянно помогал своим землякам. Сестренка же Нури, юная Эсма, не чаяла души в брате; она потеряла в изгнании отца и мать, и только Нури оставался опорой в ее жизни.
Сто с лишним километров одолела она за сутки вместе со старой своей теткой Шемекья, чтобы прибыть к утру проклятой пятницы, когда была назначена казнь Нури.