— Ваш муж соврал вам, а вы соврали мне. Как мне воспринимать сказанное вами? Как исповедь? — Его голос звучал ровно, но было ясно, что он ей не верит. Сидней молчала. Она не могла винить его за то, что он ей не верит. — Вы мой адвокат, посоветуйте, как мне поступить в данной ситуации, Сидней. Следует ли мне верить тому, что говорит свидетель, или нет?
Сидней стала торопливо говорить:
— Я не прошу вас чему-либо верить. Если вы мне не верите и у вас, вероятно, на то есть причина, то я ничем не могу помочь.
Гембл задумчиво кивнул.
— Хорошо. Что еще?
— Больше нет ничего. Я сказала вам все, что знаю.
Гембл бросил сигару в камин.
— Да будет вам! За всю историю моих трех разводов я, к своему отчаянию, убедился, что в постели разглашаются секреты. У вас с Джейсоном было иначе?
— Джейсон не обсуждает... не обсуждал со мной дела «Трайтона». Насколько я знаю, он на вашей фирме занимался секретной работой. У меня много вопросов, на которые нет ответов. — В ее голосе зазвучала горечь, но она быстро успокоилась. — На «Трайтоне» что-нибудь случилось? Что-нибудь такое, в чем замешан Джейсон? — Гембл молчал. — Мне бы хотелось получить ответ на этот вопрос.
— Я не склонен вам что-либо говорить. Я не знаю, на чьей вы стороне, однако сомневаюсь, что на моей.
Гембл смотрел на нее так сурово, что она почувствовала, как ее лицо залилось краской. Она сняла ногу с ноги и посмотрела на него.
— Я знаю, что вы подозрительны...
Гембл с горячностью прервал ее:
— Вы правы, черт возьми, я подозрителен. Когда РТГ дышит мне в затылок. Когда все говорят, что мою компанию постигнет неудача, если я не заключу сделку с «Сайберкомом». Как бы вы чувствовали себя на моем месте? — Он не дал ей ответить. Он неожиданно сел рядом с ней и взял ее за руку. — Я действительно сожалею о смерти вашего мужа, при любых других обстоятельствах его полет в Лос-Анджелес не касался бы меня. Но когда все начинают мне врать в одно и то же время, а судьба моей компании висит на волоске, то это уже мое дело. — Он отпустил ее руку.
Сидней вскочила на ноги и схватила свое пальто, в уголках ее глаз стояли слезы.
— Сейчас мне наплевать на вашу компанию и вас, но скажу вам лишь одно — ни мой муж, ни я не сделали вам ничего плохого. Понятно? — Ее глаза сверкали, грудь вздымалась. — А теперь я хочу уйти.
Натан Гембл пристально смотрел на нее некоторое время, затем подошел к столу в дальнем углу комнаты и взял телефон. Она не расслышала, что он сказал. Вскоре дверь открылась и появился Лукас.
— Сюда, мадам Арчер.
Уходя, она оглянулась на Натана Гембла. Он поднял свой фужер с вином, словно приветствуя ее.
— Будем поддерживать связь, — спокойно сказал он.
Эти три простых слова вызвали дрожь в ее теле.
Лимузин поехал в обратном направлении и менее чем через сорок пять минут Сидней доставили к ее «Форду Эксплореру». Она тут же села в него и уехала. Потом набрала кодированный номер на своем портативном телефоне. Ответил сонный голос.
— Генри, это Сидней. Извини, если разбудила тебя.
— Сид, который час... Где ты?
— Я хотела сообщить тебе, что только что встречалась с Натаном Гемблом.
Генри Уортон проснулся окончательно.
— Как это случилось?
— Скажу только, что это произошло по предложению Натана.
— Я пытался прикрыть тебя.
— Я знаю, Генри. Я это ценю.
— Как прошла встреча?
— Наверно, так хорошо, как это возможно при сложившихся обстоятельствах. Он был весьма любезен.
— Что ж, это хорошо.
— Это, пожалуй, продлится недолго, но мне хотелось, чтобы ты знал. Я только что от него.
— А вдруг все обойдется. — Он торопливо добавил: — Сама понимаешь, я говорю не о смерти Джейсона. Я ни в коем случае не собираюсь преуменьшать эту ужасную трагедию...
Сидней торопливо оборвала его.
— Знаю, знаю, Генри. Я не обижаюсь.
— Ну, и о чем вы с Натаном договорились?
Она глубоко вздохнула.
— Мы договорились поддерживать связь.
Гостиница «Хей-Адамс» находилась всего в нескольких кварталах от «Тайлер Стоун». Сидней проснулась рано. Часы показывали всего пять утра. Она стала спокойно обдумывать события прошедшей ночи. Посещение кабинета мужа не дало ничего полезного, а встреча с Натаном Гемблом сильно испугала ее. Она надеялась, что успокоила Генри Уортона. Пока. Наскоро приняв душ, позвонила в обслуживание номеров и заказала кофе. В семь она должна ехать за Эми. Там обсудит с родителями вопрос о панихиде.
Когда она оделась и собрала вещи, было уже полседьмого. Ее родители привыкли вставать рано, и Эми тоже не спала после шести. Отец Сидней взял трубку.
— Как она?
— Она с матерью. Только что искупалась в ванне. Потом вошла в спальню с видом «чего изволите, я ваша хозяйка». — Сидней чувствовала, как в голосе отца звучала большая гордость. — Как у тебя дела, дорогая? Твой голос звучит немного бодрее.
— Держусь, папа. Держусь. Наконец-то немного выспалась, даже не знаю, как мне это удалось.
— Мы с матерью приезжаем к тебе и не принимаем никаких возражений. Позаботимся о доме, саде, займемся текущими делами, присмотрим за Эми.
— Спасибо, папа. Я буду у вас через пару часов.
— Вот идет Эми. Она похожа на цыпленка, попавшего под дождь. Я передаю ей трубку.
Она слышала, как маленькие ручки возятся с трубкой. Затем раздался сдавленный смех.
— Эми, дорогая, это мама.
Сидней слышала, как мать и отец ее тихо уговаривают.
— Привет. Мама?
— Это я, дорогая, твоя мама.
— Ты разговариваешь со мной?
Малышка громко рассмеялась. Это было ее любимое выражение. Произнося его, Эми тут же все забывала. Ее дочь продолжала нянчить телефонную трубку и быстро рассказывала о своей жизни языком, большую часть которого Сидней легко понимала. Этим утром на завтрак ела блины с беконом и видела, как птичка за окном полетела за котом. Улыбка Сидней тут же исчезла, когда она услышала следующие слова Эми.
— Папочка. Я хочу моего папочку.
Сидней закрыла глаза. Одной рукой она провела по лбу, отбросив волосы. Снова почувствовала, как к горлу поднимается болезненный ком. И зажала рукой трубку, чтобы Эми не услышала ее сбившегося дыхания.
Придя в себя, снова заговорила в трубку:
— Я люблю тебя, Эми. Мама любит тебя больше всего на свете. Я очень скоро к тебе приеду, хорошо?
— Люблю тебя. Мой папочка? Приезжай, приезжай сейчас!
Сидней слышала, как отец просил Эми попрощаться с мамой.
— Пока, доченька. Я скоро буду у тебя.
Теперь слезы безудержно струились из ее глаз, их соленый вкус был ей хорошо знаком.
— Дорогая?
— Привет, мам.
Сидней вытерла рукавом лицо. Но оно скоро снова стало влажным.
— Извини, дорогая. Думаю, она не способна говорить с тобой и не думать о Джейсоне.
— Знаю.
— По крайней мере, она спит хорошо.
— Скоро увидимся, мам.
Сидней повесила трубку и несколько минут сидела, обхватив голову руками. Затем подошла к окну, чуть отодвинула занавески и выглянула наружу. Вышедшая на три четверти луна и море уличных огней освещали все вокруг. Но и при этом освещении Сидней не заметила мужчину, стоявшего в узком переулке через дорогу. В руках он держал направленный в ее сторону бинокль. На нем было то же пальто и шляпа, которые он носил в Шарлоттсвилле. С чувством исполняемого долга он наблюдал, как Сидней рассеянно глядит на улицу. Годами занимавшийся такого рода деятельностью, он все подробно рассмотрел. Ее глаза, особенно лицо, были усталыми. Шея длинная и грациозная, как у фотомодели, но и шея, и плечи были выгнуты назад, видимо, от напряжения. Когда Сидней отошла от окна, он опустил бинокль. «Попавшая в большую беду женщина», — заключил он. Наблюдая за подозрительными действиями Джейсона в аэропорту в то утро, когда разбился самолет, этот человек подумал, что у Сидней есть все основания беспокоиться, нервничать, может быть, даже бояться. Он прислонился к кирпичной стене и продолжил наблюдение.