Подошедший к нам отец Евлампий с открытой бутылкой кагора в одной руке и кусочком просфоры, слепленной, похоже из обычного хлеба, произнёс:
— Надорвется ж, болезный…
А после запил просфору солидным глотком красного вина. Ну, для его телесных пропорций этот глоток — сущая малость. А по поводу Трефилова я был полностью согласен с батюшкой — профессор явно измотал себя. От тяжело переживал, что до сих пор так и не смог в очередной раз запустить свой агрегат. Хотя, на первый, да и на второй взгляд, всё было собрано правильно. Это я прочитал у него в голове.
— Привет, Вань! — Остановившись у дверей лаборатории, я поприветствовал Чумакова, находившегося тут же. — И давно он так? — спросил я Ивана, наблюдая, как Бажен Вячеславович в сотый раз проклинает свое детище.
Машина — накопитель времени — стояла посреди бункера, гудела, искрила и отказывалась работать так, как нужно. Её медные спирали то вспыхивали голубым светом, то гасли, будто усталый светляк, многочисленные лампочки мигали, трансформаторы выдавали уверенное «у-у-у», но эффекта не было.
— При мне — со вчерашнего вечера, — ответил Чумаков.
— Опять сбой в синхронизации! — Трефилов яростно стукнул кулаком по панели управления. — Эта чертова штуковина не работает!
Ваня Чумаков, похоже, уже не впервые наблюдал подобную картину.
— Бажен Вячеславович! Дорогой! Может, хватит уже бить аппарат? Он от этого лучше работать не станет…
— Он и так не работает, как надо! — Трефилов резко обернулся, и я впервые увидел в его глазах не просто раздражение, а настоящую злобное безумие.
Сейчас он был готов раздолбать свое детище в порошок. И я понял, что так дело не пойдет. Еще немного и профессор просто сойдет с ума. Я резко приблизился, прикоснувшись пальцем к центру лба пожилого ученого, погружая его в сон. Обмякшее тело подхватил под руки Ваня, и мы вместе пристроили его на диване.
— Лазарь Селивёрстович, — я повернулся к чекисту, — ну вы-то куда смотрели? Я понимаю, что товарищи Сталин и Берия просили форсировать события… А ведь Бажен Вячеславович не молод, хоть я подлечил его так же, как и вас… Но ни вы, ни он — не стали бессмертными! А что если мы его потеряем?
Товарищ капитан госбезопасности потупился, чувствуя свою вину. Я знал, что и он работает на износ, чтобы хоть на секунду приблизить нашу победу. Поэтому и не придал значения… А это могло закончиться плохо… Я активировал малую целительскую печать, чтобы она как следует подлатала профессора, пока он спит.
— А теперь выходим! — произнёс я, выгоняя всех из лаборатории. — Вань, а ты проследи…
— Сделаю, товарищ Чума! Не беспокойся! — ответил Чумаков, закрывая за нами двери лаборатории.
А вечером отец Евлампий отправился на встречу с местоблюстителем Сергием. Мы провожали его молча. Да и что можно было сказать? Его миссия была важнее любой разведоперации — от нее зависело, сможет ли Церковь стать нашим союзником в грядущей войне или останется слепым и подозрительным институтом, не понимающим истинной угрозы.
Когда машина скрылась за воротами базы, Фролов закурил и сказал:
— Теперь остается только ждать.
— И молиться, — добавил я.
Лазарь Селиверстович резко повернулся ко мне, но потом хмыкнул и бросил окурок под ноги.
— Да уж… Вот не думал, что доживу до того дня, когда чекисты будут просить Бога о помощи.
Но мы оба знали — времена изменились. И нам придется сражаться не только пулями и танками, но и верой. А пока… пока отец Евлампий вел свою «тихую войну» — войну за души тех, кто еще не знал, что грядет нечто хуже, чем танки и бомбы…
[1] ЗИС-101 — советский семиместный автомобиль высшего и представительского класса с кузовом «лимузин», выпускавшийся на Заводе им. Сталина (Москва) в 1936—1941 годах.
[2] Послание к Ефесянам 6:12 — Еф 6:12. Современный перевод: Потому что мы ведем бой не с людьми из плоти и крови, а с Началами, с Властями, со вселенскими повелителями этого мира тьмы, с духовными силами зла в небесном мире.
[3] В 1942 году патриархом Русской православной церкви был Сергий (Страгородский). Он занимал должность местоблюстителя патриаршего престола с 1937 года, а в 1943 году был избран патриархом Московским и всея Руси.
Глава 10
После отъезда батюшки сил у меня совершенно не сталось, а поправлять их с помощью магии не хотелось. Ведь усталость моя была большей степенью именно психологически-эмоционального плана, а не физического. Я просто выдохся. Мне, как и профессору Трефилову, была необходима хотя бы маленькая передышка, чтобы просто прийти в себя…
Поэтому, не придумав ничего лучшего я отправился спать. Мое спальное место содержалось сотрудниками НКВД, уже прикреплёнными к нашему новому ведомству, в образцовом порядке даже в моё отсутствие. Поэтому, предупредив Фролова чтобы меня не беспокоили, я сбросил новенькую форму и залез под одеяло, накрывшись им с головой.
Одеяло было прохладным, чуть влажноватым от осеннего тумана и тяжёлым, давящим на грудь, словно погребальный саван. В тот момент я не думал о страшном — лишь жаждал забыться в объятиях сна. Но как только веки сомкнулись, меня тут же настиг кошмар.
Я стоял в бесконечном коридоре особняка Пескоройки, но там всё было «иначе»: стены и потолок искривлены под немыслимыми углами, пол покрыт липкой чёрной кровью, а вместо огней горели бледные мерцающие огоньки, отбрасывающие тени, которые жили собственной жизнью на изуродованных стенах.
Я знал, что надо бежать, но ноги отчего-то, как бывает в кошмарных снах, совершенно не слушались. И тогда я услышал его…
— Ты устал, маленький человечек…
Уже знакомый многоголосый голос Раава шёл отовсюду — из стен, из теней, из самого моего сознания. Он звучал как шёпот тысячи голосов, слившихся в один, слишком близкий, слишком знакомый.
— Ты думаешь, что можешь от меня скрыться или убежать?
Из темноты вытянулись длинные костлявые пальцы и обвили моё запястье. Вместо кожи — чёрные чешуйки, горячие, как раскалённый металл. Они жгли, но я не мог вырваться.
— Ты устал, жалкий человечек, но даже сон тебя не спасёт. Ничто не спасёт…
Я попытался крикнуть, но губы не повиновались. Вместо этого тени поползли по мне, обволакивая, впитываясь в моё тело, вгрызаясь и ввинчиваясь прямо под кожу. Я чувствовал, как они проникают глубже, заполняют мои внутренности, лёгкие, голову… выжигая всё, даже разум.
— Ты думал, что можешь тягаться со мной, просто обладая «Гневом»?
И тогда я увидел его лицо — точнее, то, что выдавало себя за лицо. Пустые глазницы, полные движущегося мрака, рот без губ, растянутый в вечной гримасе голода.
— Я всегда буду рядом…
Я проснулся с диким воплем, обливаясь холодным потом. Одеяло сползло на пол, а сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из груди. Но самое страшное было в другом. В углу комнаты, там, где сливались тени, мелькнуло движение… В мгновение ока над моей рукой заискрил плотно скатанный шарик «небесного электричества» — шаровая молния, которой я приготовился попотчевать грёбаного ублюдка…
Но тени вдруг исчезли, а в углу появился мой первый боевой товарищ в этом мире, успевший не раз спасти мою жизнь (впрочем, как и я его) и доказать свою преданность — братишка Лихорук.
— П-педа, п-пратиш-шка Ш-шума… — выдохнул злобный дух, распластавшись на полу.
Я, мгновенно определив, что он максимально истощен магически, пустил в его сторону по нашей связующей нити поток силы. Похоже, что-то произошло что-то не совсем хорошее, пока я спал и видел кошмары, каким-то образом насланные на меня чертовым демоном.
Мой одноглазый братишка слегка «посвежел», что смог самостоятельно усесться на полу. Я продолжал наполнять силой его резерв. За размер собственных запасов я пока не переживал — в бороде Черномора после уничтожения такого неимоверного количества противников, запасов хватало с лихвой.