— Но дух твоего предка… он действительно может помочь? — Благоразумно не стал развивать поднятую тему Лазарь Селивёрстович, мгновенно переключившись на практическую сторону вопроса.
Я не удержался и считал его мысли — мало ли, классовая ненависть иногда пускала «под откос» очень и очень важные дела. Но ничего подобного в мыслях Фролова не было — он оказался вполне адекватным человеком, а не фанатиком, во чтобы то ни стало старающимся уничтожить «чуждый революции элемент».
— Я надеюсь на это…
— А если нет? — резонно спросил отец Евлампий.
— Тогда придется искать помощь в другом месте, — ответил я, прикидывая в уме возможные варианты. Но никаких возможных вариантов просто не было. Возможно, со временем они и появятся.
Фролов вздохнул, скрестив руки на груди:
— Ладно, будем надеяться, что дух твоего предка сможет помочь.
На этом разговор закончился. Буквально через час мы, поставив в известность товарища Сталина, уже грузились в самолет. Рисковать, возвращаясь в Пескоройку усовершенствованной лесной тропинкой дедули, я не стал. Слишком уж опасной она получилась.
Самолет, который нам выделили по личному распоряжению вождя, был обычным военным транспортником Ли-2, без каких-либо излишеств. Да что там говорить, во время Великой Отечественной войны у самого товарища Сталина не было личного самолета в привычном мне понимании.
Он использовал для передвижения самолеты, которые были в распоряжении правительства и военно-воздушных сил. В основном это были модифицированные пассажирские самолеты, такие как Ли-2 и реже — Пе-8. Иосиф Виссарионович, в отличие от руководителей иных стран, не стремился к демонстрации роскоши или излишнему комфорту, что соответствовало его имиджу простого и скромного лидера.
В самолет загрузились вчетвером: я, капитан госбезопасности Фролов, отец Евлампий и Черномор. Экипаж из двух пилотов, штурман-радиста и стрелка. Ну, и еще один пассажир настойчиво напрашивался со мной в эту командировку — братишка Лихорук.
Однако, из-за его специфических особенностей, пагубно влияющих на простаков (да и не только), брать его с собой в самолёт я не стал. Можно, конечно, было снабдить всех защитными оберегами от проявления «лиха одноглазого», но рисковать нашими людьми я не хотел. Мало ли, что в полёте приключится?
А вот Ваню в этот раз пришлось оставить — он сейчас в срочном порядке перенимал знания у профессора Трефилова. Совершенно неожиданно случайно обнаруженная защитная функция его устройства от проявлений Хаоса приобрела очень важное значение.
Теперь Бажен Вячеславович вместе с Ваней срочно пытались увеличить мощность агрегата, чтобы в идеале можно было бы распространить действие защиты на всю столицу. Пока же в зону действия попадал лишь Кремль с Красной площадью и близлежащими улицами.
Фронт за время, прошедшее с момента нашего с Ваней полета, ушёл далеко от Пескоройки, поэтому практически никакой опасности, которая подкарауливала бы нас в облаках, не наблюдалось. Ну, разве что какой-нибудь случайно залетевший в этот район фашистский лётчик-истребитель попался бы на пути. Но у них хватало работы и на других направлениях — наши ребята, почуяв, что враг дрогнул, старались гнать его и в хвост, и в гриву.
Пилоты, бывалые ребята, не задавали лишних вопросов, лишь время от времени, икоса поглядывали на членов моей команды. По правде сказать, более странного воздушного десанта они и представить себе не могли: крепкий дородный поп с крестом на пузе и в рясе, которую отказался снять даже для прыжка; карлик с огромной длиннющей бородой, которую обмотал вокруг себя; ну, и два нормальных (ну, это они так думали) человека в камуфляжной форме без каких-либо знаков различия.
И приказ, поступивший с самого верха. В общем, летчики были растеряны, не имея никаких предположений насчет нашей миссии. И это, в принципе, было нормально. Но слухи пойдут — к бабке не ходи!
— Снижаемся, — доложил старший пилот. — Приближаемся к точке выброса.
Я стряхнул с себя сонливое состояние, в которое погрузился в полёте и проверил снаряжение.
— Отец Евлампий, вы уверены, что сможете приземлиться? — спросил я, глядя на монаха, которого, несмотря на всю его храбрость, явно подтряхивало. — Вы же впервые прыгаете?
— Господь поможет, — ответил он не дрогнув голосом (но меня-то не обмануть), тоже проверяя свою снарягу. — А если не поможет — значит, не судьба.
Фролов хмыкнул:
— Батюшка, вы меня удивляете. Я думал, что монахи только и умеют, что молиться и поклоны во славу Господа бить, да еще сидеть с книгами, типа Библии, в руках.
— Книги, сын мой, — это тоже оружие. Только не все умеют им пользоваться, — наставительно произнес священник. — Попробуйте как-нибудь…
— Вот разберёмся с фрицами, да и с демоном — обязательно попробую, — пообещал Фролов, нервно дёрнув веком. Так-то он тоже прыгал с парашютом впервые в жизни.
Лишь Черномор нисколько не переживал, хотя тоже был полнейшим новичком. Он вообще хотел выпрыгнуть из самолёта без парашюта — свою способность к левитации он нам давно уже продемонстрировал. Однако, если даже наш внешний вид вызывал вопросы у пилотов, то выход из самолёта бородатого карлика без парашюта — и вовсе поверг бы их в шок.
Мы прыгнули на рассвете. Солнце еще не взошло, а лишь слегка окрасило алым небо на востоке. Земля под нами была словно бы покрыта серой пеленой предрассветных сумерек. Ветер выл в ушах, но я его не замечал. Ниже, всё ниже… Пора!
Парашют раскрылся с резким хлопком, и я плавно поплыл вниз. Пока я снижался, рядом раскрывались белоснежные купола парашютов моих товарищей. Отец Евлампий, несмотря на свои габариты и неадекватную для планирования одежду, держался достойно, мысленно вознося молитвы Господу.
Фролов, напротив, явно боролся с паникой, однако внешне этого никак не показывал, тоже благополучно снижаясь. Черномор, раскрывший парашют только для маскировки, подлетая к земле, сбросил его с плеч, и теперь просто парил в воздухе как воздушный шарик. Еще большее сходство с воздушным шариком придавала Черномору длинная борода, которая теперь свободно свисала.
Место приземления было выбрано заранее — большая поляна, расположенная на самой опушке хвойного леса, где, как я надеялся, теперь заправляет всем дедко Большак. Я приземлился мягко: земля под ногами — влажная, покрытая мхом и опавшей хвоей. А вот батюшка тяжело впечатался в землю неподалёку, так, что даже громко охнул, упав набок.
— Живой? Ничего не сломал?
— Господь не допустил… — хрипло ответил отец Евлампий, пытаясь освободиться от парашюта. — Аминь!
— Все на месте? — крикнул я.
— Есть, — донесся голос Фролова из кустов неподалёку. — Только что приземлился. Чуть не зацепился за верхушку ели…
— И я здесь, — прозвучал третий голос — Черномора. Он не опустился на землю, а продолжал парить в воздухе, держа голову вровень с нашими головами. Так, видимо, он казался себе обычного «человеческого» роста.
— Отлично! — произнёс я, подходя к кромке леса. — Дедко Большак! Отзовись! — позвал я лешего.
Но лес молчал. Лишь ветер шевелил верхушки сосен, да где-то далеко прокричала ворона. Я нахмурился. Такого не должно было быть — дедко Большак чувствовал мое приближение к лесу и всегда выходил навстречу.
— Может, не слышит? — предположил Фролов, вытирая пот со лба. — Заснул, например…
— Лешие не спят, когда в их лес приходят чужие, — проворчал Черномор, медленно вращаясь в воздухе. Его борода извивалась, словно живая, а глаза сверкали подозрительно.
— Ну, вам виднее, — пожав плечами, пробормотал Фролов. — Я пока что ни одного лешего вживую не видел.
Я прислушался — тишина. Только шелест листвы и дальний крик птицы где-то в вышине. Я повторил зов, на этот раз с большей настойчивостью:
— Дедко Большак! Покажись!
Лес как будто затаил дыхание. Даже ветер стих. Фролов нервно переступил с ноги на ногу, оглядывая окружающие деревья. Отец Евлампий твердо сжал крест в руке, бормоча под нос какие-то молитвы. Каждый из нас сейчас подсознательно ожидал каких-то неприятностей. Но вдруг…