Немного погремев ключами в связке, я сумел подобрать нужную отмычку и открыть тяжелую металлическую дверь в камеру. Отца Евлампия я обнаружил стоявшим на коленях и истово читающим святое писание. Так-то в молитвах я не особо разбираюсь, но вся фигура монаха оказалась окутана ярким белым сиянием, похожим на мой энергетический доспех.
Да уж, вера у бородача была просто запредельной, раз уж он оказался способен на такие фокусы. Мне даже показалось на мгновение, что над его головой сверкнул самый настоящий нимб. А вот физическое состояние батюшки оставляло желать лучшего. С нашей последней встречи он весьма существенно схуднул, и его глаза, из которых сейчас струился слабый свет (всё это видно было мне только в магическом зрении), глубоко запали.
Шикарная и окладистая борода лопатой превратилась в какую-то неопрятную клочковатую мочалку, как будто её выдирали кусками, да еще и подпаливали огнём. Да еще на лице присутствовали многочисленные гематомы, разной степени тяжести и цвета. В общем, отцу Евлампию основательно досталось в этих застенках. Но он был жив, а это не могло не радовать.
— Изыди, исчадие Сатаны! — Монах закончил молитву, а затем поднял на меня глаза, продолжающие испускать слабое свечение. — Нету у тебя надо мной силы!
Видеть меня отец Евлампий по идее не должен — морок продолжал работать. Однако, проверить, что вообще он может под ним различить — стоило. Я шагнул в камеру и сместился в сторону одной из стен. Светящийся взгляд монаха последовал за мной. Я сместился в другую сторону- ситуация повторилось. Батюшка что-то несомненно видел. Только вот что?
— Я чувствую, что ты здесь, адова тварь! — гулко произнес священник охрипшим голосом. — Скинь с себя завесу тьмы! Покажись! И мы разберемся… — Монах прервался, закашлявшись.
Значит, он просто чувствует меня, может отследить примерное направление, когда я перемещаюсь, но не видит. Иначе, он бы меня сразу узнал, не настолько уж я изменился за время, прошедшее с нашей встречи. Ладно, не буду его мучить понапрасну — и так батюшке здорово досталось в фашистских застенках. И я снял с себя морок.
Когда заклинание развеялось, а я проявился перед отцом Евлампием, тот истово осенил себя крестным знамением:
— Ну, вот, так будет честнее Князь Тьмы… А душу мою тебе не погубить, в отличие от тела…
— Да кому нужна твоя душа, отец Евлампий? — с усмешкой произнёс я, приближаясь к монаху, стоявшему на коленях. — А тело я тебе починю! — И я швырнуло в него малым целительским конструктом, которое уже научился формировать без излишних телодвижений — одним лишь движением мысли.
— Ведьмачок? — Взгляд монаха прояснился, когда я подошёл поближе, но сияние Божественной благодати из него не ушло, лишь немного потускнело.
Разлитая в камере сила Веры монаха, острыми иголками впивалась в мою кожу и обжигала, но особого вреда не приносила. Хотя ведьмака низшего чина она бы размазала, как соплю. Для того чтобы проделать со мной то же самое, нужно было что-то более убойное, какие-нибудь настоящие мощи святого, либо намоленные чудотворные иконы.
— Узнал меня, батюшка? — подойдя почти вплотную к коленопреклонённому монаху, я присел перед ним на корточки.
— Товарищ Чума, ты ли это? — неверяще прошептал священнослужитель, которому с каждым мгновением становилось всё лучше и лучше — целительская печать, несмотря на свою «проклятую» сущность, прекрасно справлялась со своей задачей. — Значит, они тебя по мою душу прислали?
— Отец Евлампий, я тебе уже один раз сказал и еще раз повторю, если по-другому не понимаешь: мне твоя душа и хер не впилась! Я вообще-то сюда пришёл партизан выручать, но кроме тебя и деда Маркея никого в живых не осталось, — горько произнёс я. — Опоздал я, батюшка… Как есть опоздал…
— Казнили их всех еще третьего дня… — тяжело произнёс монах, продолжая внимательно изучать мою физиономию, сплошь залитую кровью. — А ты сильно возвысился, ведьмачок… Когда мы с тобой виделись — ты совсем никчемным новиком был. А сейчас сила в тебе великая бурлит… Тьма изначальная… Даже смотреть на тебя страшно…
— А ты и не смотри, отче! — хищно улыбнувшись, посоветовал я инквизитору. — Мы с тобой сейчас на одной стороне, и враг у нас один — фашисты. Вот как с ними покончим, можно будет и философские проблемы веры обсудить: типа Света и Тьмы, Добра и Зла. А сейчас немца бить надо, папаша! Согласен со мной, отец Евлампий?
— Ох, — буркнул монах поднялся на ноги, — Сатана всегда искушает… Но гитлеровцы — несомненное зло, с которым надо бороться.