Но сейчас мне было не до этого — мысли промелькнули, я их не забыл, но задвинул в дальний уголок сознания, чтобы не мешали. Обдумаю позже. А вот священнику я теперь помочь ничем не могу — его физическое тело не принимает моей проклятой силы, оформленной в виде печати.
Так что надежда остаётся только на одно — что он здоровый мужик и сумеет сам выкарабкаться. И ведь его состояние чем-то похоже на «лихорадку Сен-Жермена», только «передозировка» наступила от Божественной силы. По всей видимости не может обычный простак выдержать такую нагрузку. А батюшка явно прыгнул выше головы.
— Я их вывел из-под удара… — прошелестел монах, а его голова повисла на расслабленной шее. Ему даже её удерживать не хватало сил. — Переместил… подальше отсюда… — продолжал шептать он словно в бреду.
Ох, нихрена же себе! Я даже представить не мог, как ему удалось справиться с этим невыполнимым заданием. Ведь это надо как-то найти и отфильтровать целую кучу народу, а потом еще и скопом перенести её куда-то… подальше…
Но уточнять я не стал, да и батюшка не в силах был на это ответить. Его глаза закатились, и он окончательно потерял сознание. Мы со стариком аккуратно положили его на землю неподалеку от выжженной в камне сигиллы, подсунув под голову скатанный в рулон мундир пленного эсэсовца.
— Приглядывай за ним, дед! — попросил я старика. — Сейчас нарисуем фрицам козью морду, и эвакуируемся всем отрядом!
Да-да, отрядом! И никак иначе! Несмотря на все недостатки я считал нашу группу настоящим боевым отрядом, действующим в тылу врага. Пока мы возились со священником, на улице основательно стемнело.
— Можно начинать, Месер? — спросила ведьма, вооружившись каким-то жутко старинным медным ножом, полностью покрытым зеленой патиной.
— Начинай! — Дал я отмашку, после чего Глория сноровисто перерезала глотку пленённому эсэсовцу.
[1] Схимник, или схимонах, — это монах, принявший высшую степень монашества, называемую схимой. Схима предписывает затвор и соблюдение строгих правил, связанных с аскетическим образом жизни.
Глава 10
Ловкости старой ведьме было не занимать, и темная густая струя из перерезанного горла оросила запыленный камень, нагретый заходящим солнцем. Тугой поток крови хлынул ровно туда, куда и должен был — в специальный желоб, выжженный колдуньей прямо в каменном валуне. Глория держала за шиворот на весу вяло трепыхающееся тело эсэсовца, не испытывая при этом никакого напряжения, словно чёртов ублюдок ничего не весил.
Но я-то знал, что это не так — грёбаный фашист был весомым «кабанчиком», и не всякий крепкий мужик удержал бы такой груз на одной руке. Но Глория была трёхсотлетней ведьмой шестого чина, а физические кондиции одарённых подобного ранга не идут ни в какое сравнение с обычными простаками, будь они хоть олимпийскими чемпионами, хоть чемпионами мира.
Губы ведьмы почти беззвучно шевелились (но я со своими способностями прекрасно слышал каждое слово), начитывая неизвестное мне вербальное заклинание. Мне пока делать было нечего, и я с интересом наблюдал за её волшбой. Словесная магия, не использующая печати, меня весьма привлекала. Но в веде, доставшейся мне по наследству от Степаниды, такой волшбы практически не было.
Похоже, что Афанасий Никитин специализировался именно на магических конструктах и формулах, требующих визуального начертания. Пускай, даже и мысленного. Основой его магического наследия были сложные сочетания рун, знаков и всевозможных геометрических фигур.
А в той волшбе, которую сейчас демонстрировала Глория (и я видел это в магическом зрении), никакой «геометрии» не было в принципе. Здесь особую роль играли сами слова и их темпоритм, а также какой-то древний и неизвестный мне (а вот первому всаднику Чуме хорошо знакомый) древний язык.
Согласно доступной мне памяти первого всадника, ведьма использовала какой-то весьма искаженный вариант «Енохианского языка»[1] — единого праязыка, существовавшего еще до вавилонского столпотворения[2]. Причём, он был искажен намеренно князьями ада, и «заточен» именно для использования в колдовских обрядах.
А вообще я поставил себе мысленную зарубочку — поточнее разобраться с языками, при помощи которых можно создавать сильные заклинания. Ведь недаром же первая строка «Нового завета» гласит: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».
Слово! Вот где истинное Чудо! Вот где истинная Магия! Ведь именно с помощью этого самого начального Слова осознал себя сам Создатель. И не только осознал, но еще и отождествил — «и Слово было Бог». Может быть, я чего-то и недопонимаю, но именно такая интерпретация мне отчего-то мнится.